VZ. Портрет на фоне нации

Сама идея, что этот хищник может послужить добру, для исторических и культурных спекуляций весьма плодотворна, но в еще большей степени опасна. Если античный миф предполагал примирение Прометея с богами, христианский миф такого допущения не содержит. Именно релятивизация зла, по Колаковскому, служит самым опасным гипнозом нашего времени. В своей книги «Религия» (в польском издании она называлась «Если Бога нет»), Колаковский делает простой и убедительный вывод: сколь бы ни были абсурдны чудеса, таинства и вера, мир без них еще более абсурден. Продолжая эту мысль, мы вправе сказать, что мир, в котором дьявол может быть спасен, еще более абсурден и эстетически неприемлем, чем мир атеистов, в котором нет ни Бога, ни дьявола.

И каков бы ни был промежуточный итог войны (которая вполне может закончиться временной уступкой со стороны Украины, что будет только отсрочкой финала), окончательным ее итогом будет победа мира над российским режимом и освобождение России. Разумеется, Люцифер не оставит своих попыток, но с каждым новым поражением его шансы становятся призрачнее. Если же попытаться искать утешения — хотя сама мысль об утешениях и компенсациях кощунственна, — нам остаются мужественные слова Колаковского: пусть утешит нас хотя бы то, что в этом мировом спектакле, где решаются наши судьбы, мы не зрители, а участники.

8.

Нам остается упомянуть последний парадокс российской истории, над объяснением которого человечество особенно много думает в эпоху русско-украинской войны: чем объясняется абсолютное и неколебимое всевластие тайной полиции на всем протяжении последних семи веков.

Ведь это, если вдуматься, единственная незыблемая вещь в России XVI–XXI веков. Стоит крикнуть «Государево слово и дело!», как тебе обеспечено всеобщее внимание и полная безнаказанность. Только работа в тайной полиции гарантирует неприкосновенность при всех режимах; конечно, и там случается ротация, и у Ежова или Абакумова есть свои риски, но упразднить институт тайной полиции невозможно, как бы он ни назывался: опричнина, тайная канцелярия, Третье отделение, Охранка, ЧК, КГБ, ФСБ. Владимир Путин лишь вывел эту службу на поверхность, но главной силой, переставляющей всех рукой она была изначально. С ней связан еще один вопрос, который неизбежно встает перед любым историком: почему эта спецслужба так упорно пытает своих жертв — как во времена большого террора, так и сегодня, — хотя признательные показания этих жертв ей совершенно не нужны, приговор не зависит от вины, а вписать в показания можно что угодно? Почему надо любой ценой добиться, чтобы жертва оговорила себя?

Долгое изучение российской истории — особенно специальных пособий, таких, как книга историка Евгения Анисимова «Дыба и кнут» — приводит к мысли о том, что главной задачей тайной полиции (а, следовательно, и всей российской власти) является не раскрытие антироссийских заговоров, большей частью вымышленных самой тайной полицией или жертвами под действием пыток, а именно сам процесс изощренной и мучительной пытки. Иными словами, Россией на протяжении пятисот лет управляет садомазохистская сатанинская секта, у которой нет никаких целей, кроме как изобретательно терзать население страны. Все это население с увлечением играет с властью в эту действительно захватывающую игру, поскольку именно садомазохизм является государственной идеей России, и никакие созидательные задачи не могут перебить эту обсессию. Именно поэтому каждый государственный режим в России соскальзывает в репрессии, а сами эти репрессии разворачиваются по любому поводу; именно поэтому главной государственной скрепой России является тюрьма, она же ГУЛАГ. Именно поэтому первое, что делает Россия на любых захваченных территориях — учреждение так называемого «подвала», в котором начинают пытать подозреваемых, не говоря им, в чем, собственно, их подозревают. Это они должны придумать сами.