VZ. Портрет на фоне нации

Сделаем, конечно, скидку на то, что Россия гораздо больше, у нее неограниченный запас населения, а у населения — неограниченный запас терпения, плюс ядерное оружие, плюс огромные запасы устаревшего, но все еще функционирующего оружия неядерного. Для России война — способ сохранения власти и пирамидальной конструкции общества; для Украины война — вопрос самого ее существования. Но это не значит, что в Украине не появятся (точней, уже не народились) люди, которые воспользуются войной для самоутверждения, для того, чтобы вытеснить из Украины русскую культуру и окончательно утвердить свою — построенную на принципе национальной и языковой чистоты. Один видный режиссер еще в 2022 году предсказал, что «рагули» — так грубо именуются провинциалы, зацикленные на своей местечковой культуре — непременно получат свой золотой шанс избавиться от русской конкуренции, да и от тех, кто покажется украинской власти недостаточно лояльным. Во время войны, увы, всегда выдвигаются лучшие полководцы — и далеко не лучшие деятели культуры, по крайней мере в тоталитарных системах; только самые наивные люди полагают, что Великая Отечественная война легализовала Платонова и Гроссмана. Гроссмана очень скоро забили по шляпку, Платонова вычеркнули из литературы, а поднялись Симонов (гибрид Гумилева и Тихонова, хоть и не лишенный таланта), Бубеннов и Бабаевский. Именно они — «Белая береза» и «Кавалер золотой звезды» — задавали тон в послевоенной прозе, и если на короткое время было разрешено печатать в «Правде» Ахматову и Пастернака, то тренд определялся далеко не этим. Во время войны привилегия воевать доступна всем, но гордиться победой имеют право избранные — те, кого победители назначили достойными. И в этом смысле для Украины наступят действительно трудные времена.

Зеленскому предстоит пройти по чрезвычайно тонкой грани. Он всегда побеждал за счет человечности, но именно человечности может оказаться недостаточно (или, наоборот, она будет избыточно сложной для упраздненного послевоенного мира). Он и с Путиным надеялся договориться по-человечески, но с нелюдями это не проходит. Послевоенный мир может быть спокойнее (хотя вряд ли), но последняя битва архаики с будущим еще не началась, и ждет нас, к сожалению, не мир, а мирная передышка. Арестович заметил, что выигрыш в войне будет промежуточным, а вот проигрыш в послевоенной битве с коррупцией может стать окончательным. Во время войны существует вполне объяснимый и благородный мораторий на критику Зеленского — как в Украине, так и на Западе. После войны припомнят все. И самое печальное, что Зеленский может оказаться в этих условиях и недостаточно радикален, и чересчур цивилизован, и в числе его грехов окажется многолетняя работа в России, а там — как знать? — и еврейство, потому что радикальный национализм никогда еще не обходился без антисемитизма. Ужасно, но так: у нас порядочный материал для наблюдений.

И в победившей — или по крайней мере спасенной — Украине Зеленскому уже может не быть места. Тогда он со своей тягой быть президентом всех украинцев обречен на то, чтобы стать заложником неизбежного раскола. Значит, если не на изгнание, то по крайней мере на добровольный отъезд. Несомненно одно, хотя я очень рад буду ошибиться: для послевоенной Украины Зеленский не подходит. Ей будет нужен более радикальный лидер, который, увы, вполне может растратить весь накопленный при Зеленском моральный капитал.

Национализм — не альтернатива колониализму, а его кривое зеркало, болезненное последствие; чума — не альтернатива холере. Космополитизм, хотят этого националисты или нет — единственно приемлемое будущее всего человечества; отмена границ и глобализм, при сохранении своеобразия всех национальных культур — оптимальная среда для тех, кто не боится конкуренции. Если Украина выйдет из войны националистической — это будет означать, что она заразилась, но, к счастью, мы видим это лишь в немногих случаях, а в огромном большинстве украинцев отчетлив запрос на модернистский проект. Это то самое, не столько невозможное, сколько неизбежное, о чем Блок писал Маяковскому (да так и не отправил): «Разрушая, мы все те же еще рабы старого мира: нарушение традиций — та же традиция. Над нами — большее проклятье: мы не можем не спать, мы не можем не есть. Одни будут строить, другие разрушать, ибо „всему свое время под солнцем“, но все будут рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение».