VZ. Портрет на фоне нации

Именно он способен сыграть эту роль лучше всех, но делать картину надо, конечно, не в Украине — не потому, что там мало денег или их разворуют, а потому, что осуществлять эту картину, оммаж Украине и ее лидеру, должны лучшие силы мировой кинематографии. Это должен быть фильм сложного жанра, сочетание всех тех жанров, которые мы попытались собрать в нашей книге — комедия на грани фарса, трагедия на грани эсхатологии и мистерия как их синтез. Для России это был бы бесценный опыт — они думали, что снимают проект «Титан», а это был «Титаник»! Там должны переплетаться как минимум три сюжета: история президента Украины, агония режима России и сложный рядовой персонаж, который в идеале мне видится Игорем Волобуевым, русским, добровольно воюющим на украинской стороне. Надо же и русским дать шанс — и показать, что не все они одинаковы.

Впрочем, мечтать нам не запрещает никто.

Абсолютно исключаю я только один вариант — насильственная гибель Зеленского в процессе окончательного озверения российского режима. Мне кажется, я не лишен именно стилистического чутья — которое иногда оказывается футурологическим: у истории другие планы для Зеленского. Его эволюция была слишком масштабна, чтобы закончить все в одночасье и по трагической случайности. Во всем, что происходит сейчас в мире, ощущается духота, теснота, неполнота — страшная жажда новизны, когда, бывает, после долгого удушья хочется вдохнуть всем телом. Зеленский уже продемонстрировал способность к радикальным трансформациям, и следующий рывок должен совершить именно он. Украина обречена стать центром новой утопии — или исчезнуть; этот вызов сопоставим с тем, на который она откликнулась в двадцать втором.

Комментарий сотрудника пресс-службы

(на условиях анонимности): Ваша трактовка любопытна. Но, при всем уважении, жизнь — гораздо более изощрённый драматург.

...Не так уж трудно было считаться приличным человеком в семидесятые годы. Жить не по лжи — вполне исполнимая программа-минимум. Даже в восьмидесятые требования были приемлемы, но с концом СССР тектонические сдвиги стали неизбежны. Это и был, если называть вещи своими именами, пересмотр итогов Второй Мировой — потому что главным итогом Второй Мировой была победа гуманизма, с которой СССР сумел проассоциироваться. К гуманизму он имел весьма касательное отношение, но так вышло.

Этот пересмотр не мог не привести к эпохе нового варварства и новой простоты. Сильно упростилась не только Россия, но мир в целом. Это коснулось и Штатов, и Европы, и средней Азии, и постсоветского пространства — о Китае говорить не могу, это мир отдельный, всем, а не только мне, известный поверхностно.

Победа Зеленского в Украине была кратковременным реваншем интеллигенции, причем в личном случае Зеленского — интеллигенции советской, того среднего класса, который почти поголовно был уничтожен в девяностые. Для Украины и мира противостояние Зеленского новому варварству в лице России — уникальный шанс, говоря опять-таки по-набоковски, «круто втащить жизнь на прежнюю высоту». И все мы отвечаем сегодня именно на вопрос — готовы ли мы к такому психологическому рывку.

Это означает соблюдение гораздо более масштабных требований к себе. Это означает огромную работу по реставрации культурной и интеллектуальной жизни общества. Это противостояние уже не дряхлому хищнику советской власти, а куда более древнему и вечно юному соблазну дьявольщины. Это требует от человечества регулярных и сознательных усилий. Но проблема в том — как и в Украине, — что отступать некуда: если этот шанс будет упущен, другого не дадут. Ему просто неоткуда будет взяться.

Эта книга давно была бы дописана, но у нее не было финала. Открытый финал — давно прошедшая мода смутных шестидесятых с их приспособленчеством и мировоззренческой неопределенностью. Наши времена требуют высказываний ответственных и последовательных. Я дописывал книгу весной 2023 года, когда весь мир ждал контрнаступления ВСУ. Россия в своей пропаганде дошла до полного бесстыдства и ежедневно пробивала новое дно, Зеленский сетовал на недостаток боеприпасов, Арестович уверял, что Украина предпринимает беспрецедентные дипломатические усилия для получения оружия, но тут я вспомнил слова моего корнельского соседа: я работаю в Корнелле и живу на улице Каюга, а Набоков снимал дом в полумиле от меня на Сенеке.

«Кое-что дописать, — прошептал полувопросительно Цинциннат, но потом сморщился, напрягая мысль, и вдруг понял, что, в сущности, все уже дописано».