Взаперти

– Я и не знал, что у него был пистолет, – тихо сказал Полянский.

– Я ему дал. – Трэвис тёр раскрасневшиеся глаза.

Бедолага хрипел и задыхался.

– Ему можно помочь? – спросил я.

– Нет, – сказал тихо Полянский.

Нил ещё какое-то время держался, а потом отключился совсем, ещё через пару минут мы уже не смогли найти пульс.

– Если бы он его не убил, этот гад застрелил бы кого-то из нас, – сказал Трэвис.

Тогда-то я понял, что жизнь может спасти даже тот, кто этого не умеет.

Мы закрыли Нилу глаза и вышли из проклятого вагона, перед этим выстрелив в террориста ещё пару раз.

До кабины машиниста, с пропавшим в помехах Колином, оставался всего один вагон.

Полянский потянулся к ручке, но Трэвис опередил его.

– Можно я? – сказал он и, прислонившись лбом к стеклу, попытался высмотреть что-то.

Стекло было грязным и заляпанным кровью, где-то там должен быть его брат, где-то там ещё таились остатки последней надежды, Полянский похлопал его по плечу.

– Время, – сказал доктор, – у нас его не так много.

Трэвис вздохнул и открыл дверь.

С последних сидений плацкарта на нас смотрели испуганные детские глаза. У дверей два убитых пассажира. Одного из них я узнал.

Я взглянул на Трэвиса, он стиснул зубы.

– Мне очень жаль, – сказал я.

Трэвис подошёл к телам, над одним он склонился и поцеловал парня в лоб. Другому закрыл глаза. Этим другим был Эван.

Пройдя ещё немного, мы увидели ещё три трупа. Скорее всего, пассажиры вагона. Двое мужчин и одна женщина, всем не более сорока.

Другие места также испачканы кровью, но были пусты.

Мальчишка всё это время испуганно глазел на нас. Полянский подозвал ребёнка к себе. Но тот не спешил идти.

– Где все остальные? – подошёл я к нему.

Ребёнок только пожал плечами.

– Здесь были только они?

Он завертел головой.

– Сколько было людей? – Я взял ребёнка за руку. Мальчишке около пяти.

Он показал десять пальцев и ещё один.

– Ты что, их сосчитал? – усомнился Полянский.

Ребёнок кивнул.

– И где остальные? Исчезли? – спросил я.

– Что за бред, – посмотрел на меня Полянский.

– Раньше тоже тела исчезали, – сказал я.

Полянский смолчал.

– Исчезли, – сказал мальчишка с сильным французским акцентом, – и папа исчез.

– Папа, – повторил я, – он, наверное, просто пошёл тебя искать…

Мальчишка пожал плечами, на его глаза навернулись слёзы. Кто его знает, что здесь произошло, думал я, может, отец спрятал ребёнка и погиб сам… Да, наверное, так и было.

– Папа не погиб, – будто прочитал мои мысли мальчишка.

– Конечно нет, – сказал я.

– Он исчез, как и все другие, – стоял на своём ребёнок.

– Ты же просто заснул, ведь так? – перебил нас Полянский. – А когда проснулся, их осталось трое и ещё эти двое у двери.

Ребёнок кивнул.

– Вот видите, – шепнул мне доктор, – тела не исчезли, их просто сбросили с поезда, пока ребёнок спал.

– Зачем террористам избавляться от тел? – шепнул я в ответ.

– Откуда мне знать?

Ребёнок заплакал.

– Отстаньте уже от мальчишки. – Трэвис отошёл от тел друга и брата, пытаясь скрыть слёзы.

– И правда, – опомнился я, – ты не бойся. Сиди здесь тихо. – Я посадил ребёнка на одно из чистых сидений. – А лучше залезь под него.

Мальчишка кивнул.

– Ты же умеешь в прятки играть?

Тот кивнул ещё раз.

– А мы скоро придём.

Нехорошо было врать, тем более ребёнку – я не знал, когда мы вернёмся и вернёмся ли вообще, я не знал, можно ли было его оставлять, но таскать с собой было ещё опасней. Мы оставили мальчишку в вагоне с трупами на местах, с трупами у двери и двинулись дальше.

У выхода я оглянулся. Мальчишка так и лежал под сиденьем, положив голову на ладошки и, кажется, засыпал.

– Даже не думайте, – понял меня Полянский, – не сейчас. Мы вернёмся за ним на обратном пути.

Впереди нас ждала только кабина машиниста и тот самый голос, оборванный в динамике связи. Глаза Трэвиса были полны надежды, казалось, ей, этой самой надеждой, он хотел перекрыть то горе, в котором сейчас пребывал. Пока мы шли через весь этот поезд, ни один динамик, ни в одном из вагонов так и не заговорил. Я думал о спятившем Хорхе и о несчастной Хосефе, мне так и не удалось узнать, кем же она была.

Яхве воздаст, – крутилось в ослабленной памяти, – вот только кому он воздаст и за что? И был ли он здесь вообще…

26

Хосефа

Хосефа долго вынашивала свой план, ещё с того первого раза, когда он пригласил её в спальню протирать подоконники и полы. Она не заметила, как он подошёл сзади, а после уже не смогла ничего изменить. И так повторялось бесконечно долго. Каждый раз, когда она хотела сбежать, он находил её снова, один раз сильно избил, в другой – пригрозил тюрьмой.

– Ты знаешь, что сейчас в твоей сумочке? – шептал он ей на ухо. – Правильно, там наркотики. А ты даже не знала. Как думаешь, на сколько это потянет?

Со своей женой он спал по-другому, она как-то вошла в их спальню, совсем неудачно зашла. Миссис Майлз кричала тогда, что нужно её уволить, Хосефа молилась, чтобы так и произошло, но хозяин не разрешил. Никто не избавляется от потехи, пока она ему не надоест. Хосефа боялась его невозможно. Он снился ей по ночам, в каждом кошмаре, он был её адом, нескончаемым страхом… А как с ним бороться? Только убить.