Взбаламученное море

Бакланов приподнял ногу на стул, при чем обнаружил тончайшие, франтовские шаровары. Его сюртук, с маленьким голубым воротником, тоже сидел на нем щеголевато.

Половой подал ему трубку и растрепанный номер "Репертуара".

- А кто в бильярдной есть? - спросил Бакланов.

- Проскриптский, кажется-с...

- О, чорт с ним! - произнес с досадой Бакланов.

Половой усмехнулся.

- Вчера у них с Варегиным и была же пановщина.

- В чем?

- Да все о душе-с.

- И кто же кого?

Половой пожал плечами.

- Бог их знает: Варегин-то словно бы правильнее на словах говорил.

- Варегин - умница!

- Да-с, - согласился и половой: - господин большого рассудка. Говорят, он из нашего, из простого звания-с.

- Он мещанин. Тогда наследник с Жуковским путешествовал. Ему его и представили: задачи он в голове, самоучкой, решал. Тот велел его взять в гимназию, в два месяца какие-нибудь, читать не умевши, в третий класс приготовился.

Половой с удовольствием улыбался.

- Что оно, значит, природное-то! - произнес он с каким-то благоговением, а потом, торопливо подав порцию чаю вновь пришедшим посетителям, опять подошел к Бакланову.

- Проскриптский этта-с... может, изволите знать, из думя сюда ходит чиновник... чин тоже получил и ходил к Иверской молебен служить... он на него и напал: "у червяка, говорит, голова, и у вас: червяку отрежь голову и вам, и оба вы умрете!". Так того, бедного, пробрал...

- Пиявка! ко всем льнет!.. - отвечал Бакланов.

Вошли Бирхман и Ковальский. Первый из них был длиннейший немец. Голубые глаза его имели несколько телячье выражение, но очертания лица были довольно тонки, и сквозь белую, нежную кожу просвечивали на лбу тоненькие жилки. Одет он был в нескладный вицмундир и в уродливейшую, казенную, серо-синюю шинель, подбитую зеленой байкой с беленькими лапками. Ковальский, напротив, был маленький, приземистый мужчина, сутуловатый, с широкими, приподнятыми вверх, как на статуе Геркулеса, плечами. Он как пришел, так сейчас же взял с комода щетку и начал ею чистить свой сюртук, полы которого, в самом деле, были страшно перепачканы в грязи.

- Где это ты так вывалялся? - крикнул ему Бакланов.

- Это он меня вез! - отвечал за него и совершенно спокойно Бирхман, садясь на стул к столику против Бакланова.

- Что ж, заказывай по условию-то!.. - произнес угрюмо Ковальский, подходя и тоже садясь около столика.

- Сосисок дай! - сказал Бирхман, по-прежнему равнодушным образом и не повертывая даже головы к половому.

- Если сам будешь есть, так заказывай две порции, - прибавил Ковальский.

- Ну, две! - сказал и на это тем же тоном немец.

Оба эти молодые люди были из Александровского сиротского института и жили вместе в казенном доме. Бирхман, имевший кое-когда деньжонки, нередко, особенно в темные осенние вечера, приезжал в Британию верхом на приятеле и угощал его за это водкой, пивом, кушаньями.

- Как у тебя силы хватает нести этакую дубину? - спросил его Бакланов.

- Да ничего бы, - отвечал Ковальский, передернув слегка плечами: - болтается только, не сидит никак крепко.

- Это меня ветром сдувает, - отвечал Бирхман, хотя бы с малейшим следом улыбки на лице, но прочие все, не выключая и полового, засмеялись.

- Чорт знает, что такое! - говорил Бакланов. - А что, господа, - прибавил он: - в пятницу мы в театре?

- В театре, - отвечал равнодушно Бирхман.

- О, разумеется, - подхватил Ковальский. Он надеялся и назад протащить приятеля на своих плечах и получить за это с него билет в раек.

- Надобно, господа, надобно, - говорил Бакланов: - а то этот господин теперь приехал, привез свою мерзавку; эту несчастную гонят. Они дойдут наконец до того, что вытурят и Щепкина, и Садовского, и Мочалова и пришлют нам братьев Каратыгиных.

Бирхман сделал движение головой, которым как бы говорил: "нет, они у меня этого не сделают!".

- Во-первых, - продолжал Бакланов: - эту госпожу надо освистать, - она дрянь, а та - божество, талант.

- Освистать! - произнес Бирхман.

- Можно сделать такую машину... как ее поставишь сейчас промеж колен, подавишь - шикнет, как сто человек! - подхватил Ковальский. Кроме необыкновенной силы, он был еще и искусник на все механические работы.

- Финкель, портной, приходил, - вмешался в разговор половой: он говорит, если господам, говорит, угодно, я пришлю в театр своих подмастерьев. Один, говорит, так у меня свистит, что лошади на колени падают, и теперь, если ему - старого, говорит платья у меня много дать ему фрак, и взять только, значит, ему надо билет в кресла.

- Это можно будет, но главное вот что... - продолжал Бакланов, одушевляясь: - этой нашей госпоже надобно у них, канальев, под носом подарить венок или колье какое-нибудь брильянтовое... У меня моих собственных сто целковых готовы - нарочно выпустить мужика на волю... Вы, Бирхман, сколько дадите?

- Я дам тоже столько, сколько у меня в то время в кармане будет, - отвечал положительно Бирхман.

- Я дам тоже, сколько у него будет! - подхватил и Ковальский.

- Мы дадим оба, сколько у нас тогда будет, - сказал еще определительнее Бирхман.