Взбаламученное море

Экипаж, быстро везомый четырьмя добрыми конями, слегка и ровно покачивался. Александр, завернувшись в свой плащ и скрестив руки, глядел и посматривал на все окрестности. В жизни немного таких положений, которые бы, как езда по деревенским дорогам в хорошем экипаже и на бойких лошадях, могли настолько возбуждать в человеческом сердце чувство гордости. "Я сквайр... проприетер... Все это, что ни идет, ни встречается, все это ниже меня", - самолюбиво отзывалось в молодой душе Александра. "Я, приехав в церковь, - думал он: - или там на обеде к какой-нибудь Фефеле Ивановне, верятно, буду лучше всех одет. Я могу жить, ничего не делая и ни в ком не нуждаясь... Я знаю науки, а тут никто ни одной. Там, может быть, я встречу какую-нибудь маленькую, недурненькую собой даму; она влюбится в меня, потому что муж у ней урод, так как они все уроды..." Но все эти самолюбивые мысли сразу прошли, когда из-за недальней горы показался справа огромный дом Клеопатры Петровны, а слева - сад другого владельца села Дубнов, помещика Спирова. Посреди всего этого виднелась церковь, около которой кишмя-кишмел народ. Александр почувствовал даже робость. Он хоть и считал себя светским человеком, но в сущности был, как все поумнее молодые люди, очень застенчив.

- Иона Мокеич, что вы тут сидите, пересядьте ко мне! - говорил он, велев кучеру остановиться.

Он уже чувствовал некоторую необходимость в покровительстве своего старого соседа.

- Да что ж ты всю дорогу-то, чертенок, молчал и заставлял меня трястись в тарантасишке! - отвечал тот, вылезая из своего экипажа и пересаживаясь в коляску.

Вскоре они въехали в село.

- Ну, брат, нет, в церковь не продерешься... - проговорил Иона.

И в самом деле, от храма до самой ограды тянулся белый хвост народу, или, лучше сказать, баб, которым негде уже было поместиться в церкви.

- Куда же мы поедем: к Клеопатре Петровне или к Спировым? спросил с заметным беспокойством Александр.

- А вот потолкаемся пока по базару, - отвечал тот и совершенно спокойною и привычною походкой начал проходить между народом.

Александр следовал за ним.

На плохо отгороженном кладбище, обсаженном несколькими березками, на могильной плите, сидели с горестнейшими лицами две старухи-крестьянки.

- Ну-ка, матушка, - говорила одна печальным голосом, между тем как другая тоже простанывала:

- Только глазки-то она закатила...

Александр думал, что, сидя на человеческом кладбище, они вспоминали о какой-нибудь их дочери или внучке.

- Потянула я за хвостик-то, а она уж и не жива!.. - заключила говорившая.

Старухи разговаривали о корове.

Вдруг его толкнул в бок Иона Мокеич. Александр обернулся и сам чуть не вскрикнул.

Опершись на ограду и несколько склонившись на нее, стояла невдалеке молодая, высокая крестьянка. От нее от всей, как от гоголевской Аннунциаты, красота так и блистала во все стороны.

- Какова птичка-то? - произнес Иона.

Александр все еще не мог отвести глаз.

Крестьянка мжду тем, заметив, что на нее смотрят, не столько, кажется, из стыдливости, сколько из солидности опустила глаза в землю и, наклонив несколько голову, пошла неторопливо в другую сторону.

- Это из Кузьмищева... На поседках мы, может быть, увидим ее.

- Ах, пожалуйста! - произнес Александр.

С кладбища они прошли на базар, с выстроенными на скорую руку деревянными лавочками, в которых, с испитыми лицами, в нанковых сюртуках и по большей части рыжеволосые торговцы торговали красным товаром.

- Мадам! мадам! - говорил один из них, зазывая толстую бабу, с разинутым ртом проходившую мимо лавки.

- Вы будьте спокойны: в трех щелоках стирайте, не полиняет! уверял другой нескольких баб, с недоверием смотревших, как он прикидывал на аршин шумящий ситец.

В церкви на колокольне зазвонили к молебну. Весь почти народ перекрестился, а в том числе и торговец с разными сластями, который только что пояснил двум горничным, стоявшим перед ним и покупавшим у него пряники:

- Было, у меня, сударыня, дочек семь бочек: сам не почал, так чорт начал.

- Ах, Боже мой, скажите! - говорили горничные.

- Да-с, - продолжал торговец: - была у меня жена Маланья, варила мне суп из круп, что тротуары посыпают.

Горничные смеялись.

- Всех бы я вас, миленькие, обзолотил и бриллиантами изуставил, одно только место пустым оставил! - заключил торговец.

Горничные совсем фыркали от смеха.

- Ох, вы пряничницы! - погрозил им пальцем, проходя, Иона Мокеич.

- Нельзя, сударь, Иона Мокеич, - ответил за них торговец: - где уж, батюшка, обозы, так и козы.

Перед мужиком, продававшим лемехи, гвозди, серпы, Дедовхин остановился.

- Я, брат, твоими-то косами тебе бороду выбрею! Хочешь?

Но мужик, кажется, этого не хотел.

- Что ж так-с? - спросил он.

- Да тупее моего языка.

- По каменьям-то, Иона Мокеич, как станете косить, так всякая исступится... Выгодчик тоже! - прибавил мужик, когда Дедовхин был уже довольно далеко: - и около чужих всех пней ладить выкосить траву.

Александр продолжал думать о красивой бабе.

На большой дороге они увидели, что растрепанный мужик полз на четвереньках.

- Что, паря, преклонил уже Господ? Словно рано бы еще! заметил Иона Мокеич.