Взгляд василиска

Когда совсем было отчаявшийся Рощаковский понял, что японские «старички» остаются на месте, он сразу же воспрял духом. «На безрыбье и рак рыба», – подумал он. Жаль было, конечно, упускать возможность повредить новейший японский броненосец, но с другой стороны, вместе с ними ушли все крейсера, кроме «Чиоды», «Мацусимы» и «Хасидате», а также большинство миноносцев, так что шансы улизнуть после удачной атаки даже увеличились. Спустившись вниз, он дождался темноты, и «Ретвизанчик» малым ходом двинулся к ближайшему проходу. У руля катера опять стал Селиверстов, и утлое суденышко, повинуясь наитию многоопытного лоцмана, заскользило к ничего не подозревающему врагу. Время, казалось, застыло, а ночь превратилась в какую-то вязкую субстанцию, обволакивающую идущих на верную смерть смельчаков. Нервы русских моряков были напряжены до последнего предела, а опасный путь не был проделан еще и наполовину. Едва «Ретвизанчик» прошел проливом между двумя островами, навстречу ему по какой-то своей надобности двинулись, освещая себе дорогу прожекторами, два японских миноносца. Никодим едва успел отвернуть в сторону, а моторист – сбавить обороты двигателя. Вражеские корабли прошли совсем рядом, казалось, протяни руку, и можно будет постучать по их обшивке. Затаивший дыхание Рощаковский и его подчиненные ясно слышали, как японцы переговариваются, стоя на мостике. Поднятая ими волна едва не выкинула катер на камни, но в последний момент матросы ухитрились оттолкнуться от них баграми, а моторист снова прибавил ход. Наконец, все преграды были пройдены, и перед «Ретвизанчиком» выросла громада вражеского броненосца. Расстояние до него было не более полутора кабельтовых, и лейтенант решил, что пора. Глотнув полные легкие воздуха, как будто собираясь нырнуть, он положил руку на рычаг и освободил держащие мины захваты. Одновременно с этим завелись их двигатели, и стальные сигары, оставляя пузырьковый след и все ускоряясь, пошли в сторону японского корабля. Рощаковский, затаив дыхание, смотрел, как они идут, но лоцман, здраво рассудивший, что пора уносить ноги, снова встал к рулю, и катер, пользуясь последними секундами спокойствия, двинулся прочь из бухты. Если бы на «Ретвизанчике» стояли трубные минные аппараты, звук вышибного заряда при выстреле непременно привлек бы внимание японских часовых. Но благодаря тому, что пуск был почти бесшумным, смельчакам удалось уйти. Пущенные с малого расстояния мины не могли пройти мимо такой большой мишени, но, как водится, одна из них все же не сработала. Зато вторая ударила крайне удачно. Два пуда пироксилина, содержавшиеся в катерной мине, не могли нанести непоправимого ущерба огромному броненосцу, разделенному водонепроницаемыми переборками на отсеки. К тому же, находясь в бухте, японцы всегда могли спасти его, посадив на мель. Однако стальная сигара ударила корабль в корму, где, разорвавшись, оторвала винт и повредила дейдвуд, сквозь который вода тут же начала поступать внутрь корпуса. Большая часть экипажа мирно спала в своих гамаках, когда прогремел взрыв. Сотрясение, вызванное им, было не слишком мощным, однако не успевших понять, что случилось, людей охватила паника. Многие матросы, в чем были, выскакивали на верхнюю палубу и тут же, невзирая на пытавшихся их остановить офицеров, бросались за борт. Другие кинулись к орудиям и открыли ураганный огонь. Несколько малокалиберных снарядов от этой стрельбы даже попало в стоящий неподалеку «Чин-Иен», на котором лишь по случайности обошлось без жертв. На всех японских судах, а также берегу зажглись прожектора. Но на счастье Рощаковского и его людей, никому из японцев не пришло и в голову, что их атаковал русский катер. Когда командованию удалось навести порядок, они пришли к выводу, что на броненосец занесло течением мину, сорванную с якоря, а смельчаки тем временем уходили дальше и дальше.

Едва «Бедовый» пришвартовался к стенке в порту Дальнего, по спущенному с него трапу поднялся флаг-офицер наместника лейтенант Кетлинский.

– Ваше императорское высочество, – обратился он к Алеше, – его высокопревосходительство срочно требует вашего прибытия!

– Требует? – удивленно приподнял бровь великий князь.

– Просит, – тут же поправился лейтенант и неожиданно улыбнулся: – Но очень настойчиво.

– Ну, раз просит, – улыбнулся в ответ Алеша, – значит, прибудем. А в чем дело, Казимир Филиппович?

Когда началась война, Кетлинский служил старшим артиллеристом на броненосце «Ретвизан». Наместник обратил внимание на храброго офицера, весьма отличившего при отражении атак японских миноносцев и брандеров, и назначил его флагманским артиллеристом своего походного штаба. Впрочем, в походы этот штаб не ходил, а служба на берегу молодого и инициативного офицера явно тяготила. Наверное, поэтому он с нескрываемой симпатией относился к великому князю, регулярно оказывающемуся в гуще событий.

– Точно сказать не могу, Алексей Михайлович, но уверен, что Евгению Ивановичу стало известно о вашем отсутствии на «Ослябе» и выходе в море на «Бедовом».

– Что-то быстро.