Взгляни на дом свой, ангел

– Прощай! – пробормотал он резко. – Прощай! Прощай, мама! – Из его горла вырвался дикий, странный крик, как крик изнемогающего от боли зверя. Его глаза ослепли от слез; он пытался заговорить, вложить в слово, во фразу всю боль, всю красоту и чудо их жизней – того страшного путешествия, каждый шаг которого его невероятная память и интуиция прослеживали до пребывания в ее утробе. Но слово не было сказано, его не могло быть; он только хрипло выкрикивал снова и снова: «Прощай, прощай!»

Она поняла, она знала все, что он чувствовал и хотел сказать, и ее маленькие подслеповатые глаза, как и его, были влажны от слез, лицо исказилось мучительной гримасой печали; она твердила:

– Бедный мальчик! Бедный мальчик! Бедный мальчик! – Потом прошептала хрипло, едва слышно: – Мы должны стараться любить друг друга.

Ужасная и прекрасная фраза, последняя, конечная мудрость, какую может дать земля, вспоминается в конце и произносится слишком поздно, слишком устало. И она стоит, грозная и неизменяемая, над пыльным шумным хаосом жизни. Ни забвения, ни прощения, ни отрицания, ни объяснения, ни ненависти.

О смертная и гибнущая любовь, рожденная с этой плотью и умирающая с этим мозгом, память о тебе вечным призраком будет пребывать на земле.

А теперь в путь. Куда?

XL

Площадь лежала в пылании лунного света. Фонтан выбрасывал не колеблемую ветром струю, вода падала в бассейн размеренными шлепками. На площади не было никого.

Когда Юджин вошел на площадь с севера по Академистрит, куранты на башне банка пробили четверть четвертого. Он медленно прошел мимо пожарного депо и ратуши. У гантовского угла площадь круто уходила вниз к Негритянскому кварталу, словно у нее был отогнут край.

В лунном свете Юджин увидел поблекшую фамилию отца на старом кирпиче. На каменном крыльце мастерской ангелы застыли в мраморных позах – казалось, их заморозил лунный свет.

Прислонившись к железным перилам крыльца, над тротуаром стоял человек и курил. Обеспокоенно, немного боясь, Юджин подошел ближе. Он медленно поднялся по длинным деревянным ступенькам, внимательно вглядываясь в лицо стоящего, скрытое тенью.

– Тут кто-нибудь есть? – сказал Юджин.

Никто не ответил.

Но, поднявшись на крыльцо, он увидел, что этот человек был Бен.

Бен мгновение молча смотрел на него. Хотя Юджин и не мог разглядеть его лица, скрытого тенью полей его серой фетровой шляпы, он знал, что он хмурится.

– Бен? – сказал Юджин с сомнением, останавливаясь на верхней ступеньке. – Это ты, Бен?

– Да, – сказал Бен. Помолчав, он добавил ворчливо: – А кто, по-твоему, это мог быть, идиот?

– Я не был уверен, – робко ответил Юджин. – Мне не было видно твоего лица.

Они немного помолчали. Потом Юджин, откашлявшись из-за смущения, сказал:

– Я думал, ты умер, Бен.

– А-ах! – презрительно сказал Бен, резко вздергивая голову. – Только послушать!

Он глубоко затянулся – спиральки дыма развертывались и растворялись в лунно-ярком безмолвии.

– Нет, – негромко сказал он немного погодя. – Нет, я не умер.

Юджин прошел по крыльцу и сел на поставленную на ребро известняковую плиту постамента. Немного погодя Бен повернулся и взобрался на перила, удобно упершись в колени.

Юджин рылся в карманах, ища сигарету негнущимися дрожащими пальцами. Он не был испуган, он онемел от удивления и властной радости и боялся предать свои мысли на осмеяние. Он закурил. Вскоре он сказал с трудом, неуверенно, как извинение:

– Бен, ты – призрак?

Это не вызвало насмешки.

– Нет, – сказал Бен. – Я не призрак.

Снова наступило молчание, пока Юджин робко искал слова.

– Надеюсь, – сказал он потом с тихим надтреснутым смешком, – надеюсь, это не значит, что я сумасшедший?

– Почему бы и нет? – сказал Бен с быстрым отблеском улыбки. – Конечно, ты сумасшедший.

– Тогда, – сказал медленно Юджин, – мне все это только кажется?

– О, бога ради! – раздраженно крикнул Бен. – Откуда я знаю? Что – это?

– Я имею в виду, – сказал Юджин, – вот что: разговариваем мы с тобой или нет?

– Не спрашивай меня, – ответил Бен. – Откуда я знаю?

Громко зашелестев мрамором, с холодным вздохом усталости, ближайший к Юджину ангел переставил каменную ногу и поднял руку повыше. Тонкий стебель лилии жестко трепетал в его изящных холодных пальцах.

– Ты видел? – возбужденно воскликнул Юджин.

– Видел что? – с досадой сказал Бен.

– Эт-т-того ангела! – пробормотал Юджин, показывая на него дрожащей рукой. – Ты видел, что он пошевелился? Он поднял руку.

– Ну и что? – раздраженно спросил Бен. – Он же имеет на это право, разве нет? Знаешь ли, – добавил он со жгучим сарказмом, – по закону ангелу не возбраняется поднимать руку, если ему так хочется.

– Да, конечно, – медленно признал Юджин после краткого молчания. – Только я всегда слышал…

– А! Разве ты веришь всему, что слышишь, дурак? – яростно крикнул Бен. – Потому что, – добавил он, успокаиваясь и затягиваясь сигаретой, – ничего хорошего из этого для тебя не выйдет.

Снова наступила тишина, пока они курили. Потом Бен спросил:

– Когда ты уезжаешь, Джин?

– Завтра, – ответил Юджин.

– Ты знаешь, зачем едешь, или ты просто решил прокатиться в поезде?