Взгляни на дом свой, ангел

Когда его мозг медленно добрался до смысла округлого юридического языка, он понял, что это расписка, которой он подтверждал, что уже получил сумму в пять тысяч долларов на оплату за учение в университете и другие расходы. Он повернул к брату нахмурившееся лицо. Люк поглядел на него и разразился сумасшедшими «уах-уах», тыча его под ребра. Юджин угрюмо усмехнулся и сказал:

– Дай мне ручку.

Он подписал бумагу и отдал ее брату с чувством грустного торжества.

– Уах! Уах! Вот ты и подписал! – сказал Люк с бессмысленным смехом.

– Да, – сказал Юджин, – и ты считаешь меня дураком. Но я предпочитаю покончить с этим теперь же. Это расписка в моем освобождении.

Он подумал о глубоко серьезном лисьем лице Хью Бартона. Тут его не ждала победа, и он это знал. «В конце концов, – подумал он, – у меня в кармане билет и деньги, дающие мне освобождение. Я покончил со всем этим чисто. Счастливый конец, как ни посмотри».

Когда Элиза узнала о том, что произошло, она возмутилась.

– Как же так! – сказала она. – У них нет на это права. Мальчик еще несовершеннолетний. Ваш папа всегда говорил, что намерен дать ему образование.

Потом, после паузы, она добавила с сомнением:

– Ну, мы еще посмотрим. Я обещала послать его туда на год.

В темноте возле дома Юджин схватился за горло. Он плакал обо всех прекрасных людях, которые не вернутся.

Элиза стояла на крыльце, сложив на животе руки. Юджин вышел из дома и направился в город. Это было за день до его отъезда, спускались сумерки, горы цвели в странной лиловой дымке. Элиза глядела ему вслед.

– Подтянись, милый! – крикнула она. – Подтянись! Расправь плечи!

Он знал, что в сумерках она улыбается ему дрожащей улыбкой, поджимая губы. Она расслышала его раздраженное бормотание.

– Ну да, – сказала она, энергично кивая. – Я бы им показала. Я бы себя так держала, чтобы было видно, что я не кто-нибудь. Сын, – добавила она уже серьезнее, внезапно оставив дрожащее поддразнивание, – меня беспокоит, что ты так ходишь. У тебя наверняка начнется чахотка, если ты будешь так сутулиться. Что ни говори, а ваш папа всегда держался прямо. Конечно, теперь он уж не такой прямой, но, как говорится (она улыбнулась дрожащей улыбкой), все мы к старости съеживаемся. А в молодые годы он был прямее всех в городе.

И тут между ними вновь наступило молчание. Он угрюмо повернулся к ней, пока она говорила. Она нерешительно остановилась и прищурилась на него, наклонив белое лицо с поджатыми губами – за пустяковым сплетением ее слов он услышал горькую песнь ее жизни.

Дивные горы цвели в сумраке. Элиза задумчиво поджала губы, потом продолжала:

– Ну, а когда ты приедешь туда… как говорится, к янки… обязательно зайди к дяде Эмерсону и всем твоим бостонским родственникам. Когда они тут были, ты очень понравился твоей тете Люси… Они всегда говорили, что будут рады видеть у себя любого из нас, если мы туда поедем… Когда ты чужой в чужих краях, иногда бывает очень нужно, чтобы у тебя там были знакомые. И вот что: когда увидишь дядю Эмерсона, так скажи ему, чтобы он не удивлялся, если я вдруг туда приеду. (Она игриво кивнула.) Уж наверное, я не хуже всякого другого могу собраться, когда придет время… уложусь, да и приеду… и никого не предупредив… не собираюсь до конца дней возиться на кухне… этим не проживешь, – если этой осенью я устрою одно-два дельца, то смогу отправиться повидать свет, как я всегда собиралась… Я как раз на днях говорила об этом с Кэшем Рэнкином… «Эх, миссис Гант, – говорит он, – мне бы вашу голову, так я бы разбогател за пять лет… Вы самый ловкий делец в городе», – сказал он. Не говорите со мной о делах, – говорю я. – Вот только разделаюсь с тем, что у меня есть, и брошу, и слушать даже не стану про недвижимость… с собой ее не возьмешь, Кэш, – говорю я, – в саванах карманов нет, и нужно-то нам в конце концов только шесть футов земли для могилы… так что я сверну все дела и поживу всласть, как говорится, пока не поздно. «И правильно сделаете, миссис Гант, – говорит он. – Это вы правильно сказали: с собой ничего не возьмешь, – говорит он, – а даже и взяли бы, так какой нам там от этого будет толк?»… Так вот, – она обратилась прямо к Юджину, резко переменив тон, взмахнув рукой в былом мужском жесте, – я вот что сделаю… ты знаешь, я тебе говорила про участок, который у меня был в Сансет-Кресчент…

Между ними вновь наступило жуткое молчание.

Дивные горы цвели в сумраке. Мы не вернемся. Мы никогда не вернемся.

Без слов они стояли теперь друг перед другом, без слов знали друг о друге все. Через мгновение Элиза быстро отвернулась и пошла к двери той странной неверной походкой, какой она вышла из комнаты умирающего Бена.

Он бросился назад через дорожку и одним прыжком взлетел по ступенькам. Он схватил шершавые руки, которые она прижимала к телу, и быстро, яростно притянул их к груди.