С ней жила молоденькая золотоволосая девушка двадцати лет, чья семья жила в Пулпит-Хилле. Иногда он навещал её.
Дважды в неделю на транспорты грузились войска. Коричневые истомлённые тысячи солдат плотными рядами стояли на пристани, пока совет офицеров за столиками у сходен проверял их документы. Затем, изнемогая под потной пыткой ранцев, они по одному переходили из жаркого пекла пристани в ещё более жаркую тюрьму транспорта. Огромные суда в пёстрых зазубренных пятнах камуфляжа ждали на рейде, причаливая и отчаливая бесконечной вереницей.
Иногда солдаты бывали чёрными — полки землекопов из Джорджии и Алабамы, широкоплечие великаны из Техаса. Они блестели от пота и басисто хохотали; они были послушны, как дети, и называли своих ругающихся офицеров «хозяин».
— Не сметь называть меня «хозяин», сукины дети! — вопил юный лейтенант из Теннесси, который медленно сходил с ума за время переброски, нянча своих подопечных в аду. Они ухмылялись ему весело, с симпатией, как послушные дети, а он, бешено ругаясь, расхаживал по пристани. Время от времени они вновь ввергали его в исступление, докладывая о потерянных касках, штыках, револьверах и документах. Каким-то образом он отыскивал пропажи, каким-то образом он с помощью ругательств благополучно доставил их сюда. Поэтому они улыбались ему с симпатией и называли его «хозяин».
— Ну, что, чёрт побери, вы теперь натворили? — завопил он, когда дюжий чёрный сержант и несколько солдат, стоявшие у стола, где шла проверка документов, вдруг разразились горестными криками. Бешеный лейтенант, ругаясь, бросился туда.
Сержант и несколько солдат — все техасцы — уехали из лагеря, не пройдя медицинской проверки: они болели венерическими болезнями и не кончили курса лечения.
— Хозяин! — бормотал великан-сержант. — Мы хотим ехать во Францию. Мы не хотим оставаться в этой богом проклятой дыре.
(За это их винить не приходится, — подумал Юджин.)
— Я вас убью! Разрази меня бог, убью! — вопил офицер, бросая наземь фуражку и топча её. Но через секунду он уже повёл их с армейским врачом на осмотр за гигантскую стену из мешков с овсом. Пять минут спустя они появились оттуда. Негры прыгали от радости, они толпились вокруг своего бешеного начальника, хватали его руку, целовали её, преданно ему улыбались.
— Вот видишь, — сказал узколицый учётчик, который смотрел на эту сцену с Юджином, — каково это: справляться с толпой черномазых. С ними нельзя по-хорошему. А на этого парня они молятся и что хочешь для него сделают.
— А он для них, — сказал Юджин.
Эти негры, думал он, вели своё происхождение из Африки, их продавали на невольничьих рынках Луизианы, они поселились в Техасе, а теперь отправляются во Францию.
Мистер Финч, старший учётчик с уродливыми глазами-щёлочками, подошёл к Юджину, улыбаясь фальшивой улыбкой. Его серый подбородок подёргивался.
— У меня есть для вас работа, Гант, — сказал он. — Двойная оплата. Хочу, чтобы и вы немного подработали.
— Какая? — сказал Юджин.
— Это судно пойдёт с важным грузом, — сказал мистер Финч. — Его для погрузки выводят на рейд. Я хочу послать вас на него. Вернётесь вечером на буксире.
Учётчик с узким лицом, когда Юджин радостно сообщил ему свою новость, сказал:
— Мне предлагали, но я отказался.
— Почему? — спросил Юджин.
— Мне не настолько нужны деньги. На него грузят тринитротолуол и нитроглицерин. А грузчики швыряют ящики как попало. Если они уронят хоть один, вас придётся собирать по кусочкам.
— Такая у нас работа, — эффектно сказал Юджин.
Это была опасность, война. И он идёт ей навстречу, рискуя жизнью во имя Демократии. Он был в восторге.
Когда большое грузовое судно медленно отошло от пристани, он стоял на носу, расставив ноги, кидая по сторонам пронзительные орлиные взгляды. Железная палуба обжигала его ноги сквозь тонкие подмётки. Он не обращал на это внимания. Он был капитаном.
Судно стало на якорь в Родсе ближе к морю. И буксиры подтащили к нему большие баржи. Весь день под палящим солнцем они грузили судно с качающихся барж; большие жёлтые краны опускались и поднимались; к вечеру судно глубоко осело в воду, по горло нагруженное снарядами и порохом, а на раскалённых плитах палубы оно несло тысячу двести угрюмых тонн грозных полевых орудий.
Юджин оценивал всё пронзительными взглядами, расхаживал среди орудий с видом знатока и записывал груз по весу, по количеству, поштучно. Время от времени он совал в рот горсть влажного табака и с удовольствием жевал. Он выплёвывал на железную палубу горячие шипящие комочки.
«Чёрт! — думал он. — Вот это мужская работа. Э-эй, пошевеливайтесь, чёрные дьяволы! Идёт война!» — И он сплёвывал.
Вечером пришёл буксир и увёз его на берег. Он сел отдельно от грузчиков, стараясь вообразить, что буксир прислали за ним одним. На дальних виргинских берегах мерцали огоньки. Он сплёвывал в бурлящую воду.
Когда подходили и отходили товарные составы, грузчики поднимали деревянные мостки, перекрывавшие пути. Фут за футом, ритмическими рывками они тянули канат, распевая под руководством своего десятника песню любви и труда.
«Джелли Ролл! (Хех!) Джелли Ролл!"