Взлет и падение «Советского писателя»

В 1943 умер Владимир Друнин. Командир дал Юле несколько дней отпуска, чтобы та простилась с отцом хоть на кладбище. Сама она потом вспоминала: «Выйдя из поезда, я прежде всего выбросила свой железнодорожный билет. Потом, не заходя домой, пошла на кладбище». Далее Друнина добирается до Москвы и добивается назначения санитаркой в часть на Второй Белорусский фронт.

Она попадает в санитарный взвод лейтенанта Леонида Кривощекова, будущего поэта. Тот отлично запомнил бесстрашную девчонку, которая его поразила презрением к смерти и любопытством ко всему происходящему вокруг. Но в начале 1944 года Юлия Друнина получает ранение осколком в шею. Вначале даже не осознает его тяжести, просто перематывает кровоточащую рану бинтом.

Потом госпиталь, врачи цокают языками: несколько миллиметров в сторону и оперировать было бы некого. Было больно, было трудно, было стыдно: раненая санитарка лежала в мужской палате, других просто не было. Хорошо, что раненые мужики старались при ней меньше материться да отворачивались, когда ей делали перевязку. Здесь она написала о своих фронтовых впечатлениях, потом долго работала над строчками, пока не появились те, что ее прославили:

Я только раз видала рукопашный,Раз — наяву и сотни раз — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,Тот ничего не знает о войне.

Выписавшись из госпиталя, Друнина едет в Литературный институт, находит там парторга, Славу Владимировну Ширину, дает ей почитать свои стихи. Вот чем кончилась та встреча: «Отнеслась она ко мне очень сердечно. Да и кого могла не расположить к себе и забинтованная ещё голова, и пообтрёпанная, пообгоревшая шинелька, вроде бы случайно распахнутая так, чтобы видна была медаль «За отвагу», и весь юный возраст худущего, бледнющего солдатика? Но… Слава Владимировна была человеком предельно честным. А стихи мои ей не понравились. Они и впрямь были слабыми, хотя в них попадались отдельные удачные строки.

— У тебя есть искренность, теплота.

Но у кого из девушек, пишущих стихи, нет этих качеств? Подавленная или, точнее, раздавленная, ушла я из Дома Герцена. И через несколько дней отправилась в военкомат со слёзной просьбой опять отправить меня на фронт. Я-то знала, как нужны там сёстры и санитарки. А кому я нужна здесь? Я, бездарь, невесть что возомнившая о себе».

Потом бои за Ригу, орден Красной Звезды, тяжелая контузия. В декабре 1944 года, хотя вступительные экзамены уже прошли, комиссованная по контузии Юлия Друнина в шинельке и кирзовых сапогах пришла на занятия в группу первокурсников. Никто фронтовику с ранениями и наградами отказать не смог. Так и началась ее учеба. Как к ней подступиться, сокурсники не знали. Самым смелым оказался Николай Старшинов, тоже москвич, тоже фронтовик, тоже с ранениями. Выяснилось, что в детстве они ходили в одну художественную студию при Доме пионеров, даже спектакль «Том Кенти» в Театре юного зрителя был у них обоих любимым. Стипендию она получала сто сорок рублей, еще и военную пенсию первые пол года, сто пять рублей. Было и голодно и холодно, иной раз в аудиториях замерзали чернила. Но настроение было победным, уже было ясно, что до конца войны остались считанные месяцы, да и учились поэты отчаянно, словно на фронте.

В 1945 году в журнале «Знамя» вышла подборка стихотворений Юлии Друниной. Больше всего она жалела, что отец не дожил до этого дня.

Потом она вышла замуж за поэта Николая Старшинова, родилась дочка Лена. Та первое время часто болела, потом выправилась. Правда из института Юле на время пришлось уйти, позже она в него вернулась, чудом сохранив жизнь и здоровье своим близким, едва не потеряв поэтический дар в жестокой схватке с голодным послевоенным бытом: хозяйством заниматься Юля не умела, семья жила по-фронтовому.