Взлетают голуби

В этот апрельский день никак у меня из головы не выходит Янка, я пытаюсь посчитать, сколько лет минуло с тех пор, как я видела ее в том ресторанчике, я вытряхиваю спитой кофе в специальную коробку, наполняю фильтр свежемолотым кофе, девять лет, не меньше, думаю я, автоматически придавливая горку в фильтре и не замечая, сильно я давлю или, наоборот, слишком слабо, кажется, девять, и в ушах у меня звучит ее голос, хотя слышала его всего один раз, девять лет тому назад, все-таки слуховая память у человека невероятная, я нажимаю на ручку кофеварки, надо переспросить у Номи, она сегодня работает в зале, слабый или не очень слабый кофе с молоком она просила, и еще, кажется, свежевыжатый апельсиновый сок или что-то другое; Драгана кричит из кухни: сандвич готов! – и тут подходит Номи и спрашивает: где ты сейчас, на какой планете? – ну да, я сама себе задаю этот вопрос, так и надо бы ответить, мол, сама не знаю, нет, надо как-то по-другому, а лучше всего нам, по крайней мере нам с ней, как-нибудь сесть и обсудить, обдумать все и придумать, что мы можем сделать, может, все-таки стоит встретиться с Бенно, с его группой, я бы спросила у Номи, допускает ли она мысль, что наша родня не переживет эту войну, что нашему дяде Пиште так и не сделают операцию, потому что из-за эмбарго в городе нет необходимых медикаментов, и завтра, может быть, все они будут покойниками, и дядя Пири, и тетя Ицу, и Чилла, ведь они совсем бедные, и Янка, которая могла бы быть мной или Номи и о которой я знаю лишь, что она бросила учиться на экономиста, уехала из нашего родного города и теперь работает диктором на радио в Нови-Саде, вся наша большая семья сейчас канула куда-то в неизвестность, с ней невозможно ни встретиться, ни даже поговорить по телефону, в мире нет уже ни Берлинской стены, ни железного занавеса, но мы с нашей родней отрезаны друг от друга, словно и не было никогда ни шоссейных дорог, ни поездов, которые, может, и ходят по расписанию, но на них нельзя сесть, ни рельсов, которые, правда, проложены, но неизвестно зачем. Мне хочется спросить Номи, как нам разыскать Янку, может, посоветоваться с отцом, как нам лучше сделать это (через несколько дней после того, как мы отметили мое двадцатилетие, Номи вдруг сказала: надо забыть, похоронить наши планы, абсурд это все, бессмыслица, не сможем мы больше вернуться туда, это просто детские фантазии, мы оставили там свое сердце, а на его месте теперь – пустота, мираж, но это обычное дело, типичный удел эмигранта; беречь себя для будущего, чтобы потом стать несчастным на прежней родине? Нет! Я спросила у Номи: а здесь-то ты счастлива? Номи в ответ рассмеялась, в нас ведь столько всего намешано, мы ни то ни се или и то и се, а такие люди в принципе более счастливы, чем другие, потому что им везде хорошо, они повсюду, в любом мире чувствуют себя почти как дома, но – почти, а не полностью). Номи – девушка исключительно разносторонняя, она и на кухне работает, и за стойкой, и в зале, и с агентами переговоры ведет, и все ее любят, – она не колеблется, если нужно напомнить, что время для бизнеса сейчас – не самое подходящее, кофейню мы взяли не в слишком удачный период, но ничего, мы справляемся, несмотря ни на что, и, не будь вокруг нас людей, которые к нам хорошо относятся, мы бы и не знали, что про нас говорят! И Номи вытряхивает в мусор окурки из пепельницы, так ведь? И если братья Шерер все еще рассказывают про нас, что мы вроде дали Таннерам взятку, да не какую-нибудь, а пятьдесят тысяч! – это недавно шепнула им по секрету фрау Фройлер, – то мы отвечаем: полно, вас ввели в заблуждение, вы полагаете, мы такие скупые? Не пятьдесят, а сто тысяч (ну, а тогда что с мужским туалетом, который все время залит мочой, хочу я спросить у Номи, и зачем кто-то приклеил на нашу дверь листовки со злорадно ухмыляющимися солнышками?), Номи напоминает мне, что уже одиннадцать с минутами, я отпускаю рычаги «чимбали», вытряхиваю спитой кофе из фильтров в коробку, густой кисточкой очищаю от кофе все зазоры в машине (регулярная чистка кофеварки – залог хорошего кофе), влажной тряпицей протираю рычаги, заодно вытираю и фильтры, «чимбали» я знаю довольно хорошо, а вот свои руки узнаю, благодаря «чимбали», все лучше (у нас с Номи – руки тети Ицу, в этом я совершенно убеждена), ты уже думала, что в Воеводине ситуация может обостриться так же, как в Боснии, что и там может возникнуть такая же эскалация? – тихо спрашиваю я Номи поверх «чимбали», и мой язык не так чтобы очень уж охотно произносит это «эскалация», как неохотно он произносит «балканская война» или «эмбарго». Да, отвечает Номи, продолжая постукивать пепельницами по краю мусорного ведра, и мы смотрим друг на друга, я и моя сестра, которую я люблю и которая сейчас, в этот момент, так же растерянна, как и я.

Юли