WTF? Гид по бизнес-моделям будущего

Какова роль Кремниевой долины в том, что экономика пошла наперекосяк? Легко обвинить свойство технологий заменять человеческий труд в снижении заработной платы и росте имущественного неравенства. Но технологии используются для снижения издержек, а не для того, чтобы расширить человеческие возможности и достать до звезд, не потому, что этого хотят технологии, а потому, что это именно то, чего требуют правовая и финансовая системы, которые создали мы.

Несмотря на все разговоры о допускаемых нарушениях, Кремниевая долина тоже часто зажата в тисках этой системы. Для слишком многих предпринимателей главной функцией приспособленности являются не те изменения, которые они могли бы внести в мир, а «выход» – продажи или первичное размещение акций, которые принесут им и венчурным капиталистам, которые вложили в них средства, гигантскую кучу денег. Легко обвинять во всем «Уолл-стрит», не осознавая нашей собственной причастности к проблеме или к поиску способа взять ее под контроль.

Я всегда был уверен в том, что финансовые рынки были просто одним из действующих лиц всей рыночной экономики. Именно Билл Джейнвэй первым обозначил различия между финансовыми рынками и реальным рынком товаров и услуг. В своей книге «Doing Capitalism in the Innovation Economy» он писал: «Я пришел к выводу, что нужно рассматривать [историю инновационной экономики] как управляемую тремя наборами правил непрерывных, взаимосвязанных, взаимозависимых игр, в которые играют государство, рыночная экономика и финансовый капитализм».

Что имел в виду Билл, назвав финансовый капитализм отдельным игроком, эквивалентным по статусу правительству и рыночной экономике? Чем больше я об этом думаю, тем больше это помогает осмыслить мой личный опыт. В ведении своего бизнеса, который начался в 1983 году с основания частной компании, стартовый капитал которой состоял из 500 долларов, подержанной мебели и офисной техники (впрочем, сейчас ее годовой доход приближается к 200 миллионам долларов), я всегда руководствовался принципами реальной экономики товаров и услуг. Поскольку сначала мы были консалтинговой компанией, занимавшейся подготовкой технической документации, мы получали деньги, когда находили клиентов, желавших нанять нас для написания своих инструкций, и тратили много неоплачиваемых часов на поиск новых клиентов. Когда мы стали книжным издательством, мы воплотили свои экспертные знания о товарах и продавали их клиентам, которые хотели знать то, что знали мы. Мы развивали бизнес, предлагая больше товаров, находя больше клиентов и нанимая больше людей. После того как мы также стали заниматься проведением конференций, нам пришлось искать людей, готовых заплатить нам за участие или спонсорство. Кредит, когда мы могли его себе позволить, как правило, брался под залог дебиторской задолженности и материальных ценностей, привязывая развитие нашего бизнеса к принципам поиска и обслуживания новых платежеспособных клиентов. Необходимость искать людей, готовых платить вам за то, что вы создаете, освобождает от огромного количества иллюзий.

В начале моей карьеры венчурные капиталисты все еще финансировали предпринимателей в надежде, что те построят компании с реальными доходами и прибылью, но кажется, в годы, предшествовавшие «пузырю» доткомов, правила игры изменились. Предприниматели создавали не настоящие компании, а своего рода специализированные финансовые инструменты, не многим отличавшиеся от ОДО, что сбило с толку банковский сектор в период, предшествовавший финансовому кризису 2008 года. Я вижу практически ту же дезориентацию предпринимательской энергии в современном слишком бурном развитии Кремниевой долины.

Эти компании, часто продаваемые за миллиарды долларов, оцениваются не на основе совершенных ими продаж, прибыли или движения денежных средств, а на основе ожиданий того, какими они могут стать, продвигаемые, подобно фальшивым новостям на рынке внимания. Этот эффект играет ключевую роль в понимании гипнотической притягательности финансиализации.