XVII. Аббат

К стене была прикована растрепанная женщина в черном платье. Тереза Ля Фрамм, по прозвищу «Сладкий Язычок», известная в Париже гадалка. На нее я вышел после того, как получилось полностью расшифровать записи Бонифация.

Услышав шаги, Тереза подняла голову, ее лицо сразу исказила истеричная гримаса. Воздух пронзил истошный вопль, на тонких губах появилась пена.

— Притворяется, — со знанием дела пояснил брат Игнатий. — Ведьмы очень коварны, ваше преподобие. Но ничего… — он показал взглядом на жаровню с углями, в которой багровели жутковатого вида инструменты. — Я приказал все приготовить.

— Все готово, да, все готово! — ласково улыбнулся срочно доставленный из аббатства в замок брат Люка. — Матерь божья, как я соскучился по работе. Только скажите, ваше преподобие…

Я ему кивнул и тихо приказал.

— Сначала я поговорю с ней. Оставьте нас.

Женщина продолжала тихо выть, но я заметил, что она внимательно слушает меня.

Подождал, пока все выйдут и спокойно сказал:

— На самом деле, у меня нет желания пытаться вас. Мне нужны не вы, а ваши клиенты.

Тереза хрипло расхохоталась.

— С чего бы мне тебе верить, проклятый святоша? Стоит мне только словечко сказать нужным людям, как тебя самого четвертуют на Гревской площади. Ты даже не представляешь, кто мои клиенты.

— Для начала я представлюсь… — я улыбнулся. — Аббат Антуан де Бриенн.

— Вы… это вы… — гадалка уставилась на меня растерянным взглядом.

— Да, — спокойно согласился я. — Сами понимаете, так или иначе, я заставлю вас говорить.

— Что взамен? — выкрикнула гадалка. — Что?

— Постриг вместо костра.

Она сильно вздрогнула и часто закивала.

— Хорошо, хорошо, я все расскажу…

После допроса, я вышел во двор и с омерзением сплюнул. Я примерно представлял порочность высшей знати Парижа, но, черт побери, все равно оказался не готов к такому.

Черные мессы, жертвоприношения, к слову, на меня самого уже пытались три раза навести порчу.

— Что дальше? — тихо поинтересовался Арамис.

— Дальше, мой друг… — я запнулся, поймав кокетливый, призывный взгляд маркизы, по-прежнему изображавшей служанку. — Дальше, нас ждет много работы. Но немного позже…

Я подошел к Мадлен, взял ее за локоток и отвел в беседку в саду. Грубовато облокотил на столик и рывком задрал юбки.

— Ах… — охнула маркиза. — Ваше преподобие! А как же ваши дела?

— Дела подождут…

— Что-то уже нашли?

— Да! Не вертись!

— А на эту суку? Ах, ах, быстрее…

— Есть кое-что…

Настроение слегка поднялось и я с новыми силами взялся за работу. А если точнее, за подельника Терезы, расстригу монаха Абеляра Мартена, который и правил черные мессы.

С этим не получилось сразу найти контакт, но брат Люка очень быстро и умело убедил этого мудака пойти на сотрудничество.

Воистину добрым словом и раскаленной кочергой всегда можно добиться гораздо большего чем просто добрым словом.

Я поморщился от смрада паленой кожи.

— Опишите церемонию.

— Ваше… — Абеляр судорожно сглотнул, не переставая дрожать всем телом. — Ваше преподобие… — по его сухому лицу катились крупные капли пота. — Я все расскажу…

— К делу.

— Я проводил ее в церковном облачении, держал в руках распятие, но в перевернутом виде… простите меня… — монах истерично зарыдал. — Слова… слова службы произносил наоборот… горели свечи… много свечей, из человеческого жира…причащались сырым мясом…

— Жертвоприношения?

— Да-да, я отрезал голову черному петуху, добавлял кровь в вино, которым все причащались…

— Я о человеческих жертвах.

— Нет, никогда…

По моему знаку брат Люка взял из жаровни раскаленную спицу.

— Я скажу, скажу!!! — завыл Абеляр. — Не надо, пожалуйста… было, три раза… может больше, нам приносили младенцев. С ними поступили как с петухами. Я не знаю, где их брали, этим занималась «Сладкий язычок».

— Дальше.

— Еще… участвующие в обряде целовали меня в зад…

— Этот момент можно опустить. Теперь об участниках ритуала…

— Они были в масках, уверяю! Но… одним из них был… Сен-Симон, он хотел вернуть расположение короля… я все расскажу…

— Кто еще? Меня интересует герцогиня де Шеврез? Она участвовала в мессах?

— Я не знаю, не-еет… но… но я знаю, что она принимала ванны из детской крови, чтобы сохранить молодость…а еще, по ее заказу… я проводил обряд наведения порчи… да-да, мы изготовили куклу и кололи ее иголками… куклу похожую на вас…

Во время допроса я с трудом сдерживался от того, чтобы не перерезать уроду глотку, а когда вышел из подвала сразу с отвращением сплюнул и злобно пробормотал:

— Ага… еще скажите, что инквизиция зря жгла людей…

Вечер прошел в систематизации полученной информации, а с утра я отправился в Лувр, чтобы приступить ко второму этапу операции.

Перед покоями его величества как всегда роилась и бурно судачила толпа расфранченных придворных, которые, почти не скрываясь, откровенно радовались болезни кардинала.

— Говорят, он весь покрылся струпьями! — с томным придыханием ворковала красотка с желтыми и кривыми зубами.

— Дело решенное, со дня на день он умрет! — авторитетно заявлял полный кавалер в шитом золотом, но сильно замасленном колете.

— Его уже причастили!

— Матерь божья, неужели мы вздохнем свободно?