XX век как жизнь. Воспоминания

Но прошлое уходило. Надо было заниматься настоящим. Ожидался приезд в Москву югославского лидера маршала Тито. «В преддверии визита» — назывался мой материал. Парадная манера, несомненно, присутствовала. Вместе с тем была сделана попытка сказать серьезно о трудностях в советско-югославских отношениях. Разразился скандал. Толкунов был в отъезде. Командовал парадом его первый заместитель — Николай Евгеньевич Полянов. Он шумел на дежурного редактора:

— Если Бовин не понимает, что можно писать, а что нельзя, то вы-то должны понимать!

Полянов не стал разъяснять мне, что нельзя писать. Снял материал, и все. Узнав об этом от дежурного, я решил сделать ход конем. Позвонил Катушеву, обрисовал ситуацию и попросил принять меня прямо сейчас. Катушев согласился. При мне прочитал статью. Вычеркнул один абзац. Расписался на полях. Я вернулся в редакцию, отдал статью дежурному, и она успела в номер.

Абзац был важным. Когда я сегодня читаю эту статью, то она вообще кажется пустой. Но тогда даже в кастрированном виде статья отходила от стандарта.

С Поляновым — независимо от казуса с первой статьей — отношения не сложились. Образован, умен, умел писать. Но в нем сидела масса комплексов, главный из которых требовал постоянно утверждать свой начальственный статус, какое-то недоброжелательство. С удовольствием шпынял и гонял низших чинов. Лебезил перед начальством. Толкунову он был удобен тем, что брал на себя ежедневную газетную суету.

Внешне у нас все было вроде бы нормально. Но его раздражала моя независимость. И еще больше раздражала необходимость считаться с этой независимостью. После ухода Толкунова всерьез рассматривался как кандидат на пост главного.

После второй или третьей статьи раздался звонок. Звонил Аджубей. Предложил встретиться и пообедать вместе. Он подъехал на своем «москвиче», и мы отправились в ЦДРИ. Я до этого не был знаком с Алексеем Ивановичем. И никак не мог взять в толк, что же случилось. Но вопросов не задавал. Пили, закусывали, говорили о всяких пустяках. И наконец:

— Хочу вас предупредить, вас уволят с работы.

— ?

— Потому что писать так, как вы пишете, нельзя. Люди, которые руководят газетами, этого не допустят!

— Но я же пишу.

— Да, вы начали писать. А в отделе пропаганды, видимо, растерялись. Ведь они знают, что у вас хорошие отношения с Брежневым. Но поверьте мне, наведут справки, пыль осядет, и вам перекроют кислород. Или будете писать в рамках. Или уволят.

— По-другому не умею. Если речь пойдет о частностях, готов к уступкам, к поиску приемлемых формулировок. Но врать, обманывать не буду. Буду драться.

— Понимаю вас. Желаю успеха. К сожалению, в нынешней ситуации ничем не могу вам помочь. Хотя вот предупредил.

Довез меня Алексей Иванович до «Известий», на том и расстались.

Не уволили. Хотя тучи иногда сгущались, погромыхивало, но без молний.

С Аджубеем я потом встречался, но редко. Он всегда (и это понятно!) зацикливался на теме своей невостребованности. После перестройки пытался выйти на новую орбиту. Уже будучи в Израиле, я получил записку Алексея Ивановича и первый номер созданной Аджубеем газеты «Третье сословие». Но дальше шестого номера дело не пошло. Старые песни о главном годятся только для телевидения… Да и то, если найдется желающий платить за них.

* * *

За неполные двадцать лет в «Известиях» были напечатаны, если верить блокноту, 428 моих материалов. Не слишком много. Сказывались постоянные (после 1974 года) отлучки на «отхожий промысел». В год старался сделать 2–3 статьи для души, десяток хороших, остальные — на добротном уровне.

Жалея читателя, упомяну лишь некоторые свои работы, которые запомнились по резонансу, по откликам.

Последняя статья в 1972 году («Престиж и позор Америки») была посвящена взаимоотношению морали и политики на примере войны во Вьетнаме. Писалась для души. Получил десятки благодарственных, восторженных писем. Процитирую только одно, самое-самое. «Сказать, что статья талантлива, значит, ничего не сказать! — восклицает Г. Г. Черник из Полтавы. — Впечатление такое, что эту статью писали Радищев, Белинский, Герцен, Горький, Ленин и Михаил Кольцов, взятые вместе». Чересчур, конечно. Звучит как пародия. Ну и ладно. В конце концов, доброе слово и кошке приятно. Но в отличие от кошки я обязуюсь каждый хвалебный отзыв компенсировать отзывом ругательным.

Вот, пожалуйста.

«Брежневский холуй. Чернильный солдат партии Брежнева. Клеветник. Марионетка. Толстый боров. Дармоед на шее народа». Подпись — Котова.

Другой вариант. «Прошу незамедлительно сдать свои полномочия и уйти на заслуженный отдых. Комментарии излишни». Подпись — неразборчива.