XX век как жизнь. Воспоминания

Александр Евгеньевич Бовин — не скромник и не аскет. Он любит жизнь и ее удовольствия, можно сказать демонстративно (хотя где-то в глубине его натуры мерцает иногда элегия и грусть). Смирение не исповедует. Популярность, кажется, смакует. И кто усомнится, что наш юбиляр в высшей степени телегеничен и колоритен?! Но он строго следит за приматом содержания и с телеэкрана, как и в газетных своих статьях, прежде всего проецирует не внешность, а личность, чувство ответственности, упорное стремление донести всестороннюю сложную правду о международных событиях и явлениях. Тут-то и зарыт феномен Бовина, объяснение его быстрого и заслуженного выдвижения в самый первый ряд наших международников. В нем есть нечто, объединяющее форму с содержанием, и это нечто называется талантом, поставленным на службу общего дела.

В отличие от многих он пришел в „Известия“ не мальчиком, но мужем — зрелым, сложившимся, с большим стажем партийной работы на ответственных участках, человеком развитого ума, знаний, авторитета. Став на стезю профессионального журнализма, он должен был кое в чем переучиваться, но пришел, конечно, не учиться, а работать в полную силу. Как он рассказывает, не обошлось на первых порах без некоторых великодушно-снисходительных попыток научить его писать, как все пишут. Но тот, кто эти попытки предпринимал, видимо, не знал, с кем имеет дело. Бовин сразу стал писать как Бовин. Читатели сразу же уследили, что в коллективе известинцев появилась крупная самобытная творческая единица. Крупная, потому что ему есть что сказать, не дожидаясь подсказки. Потому что берет крупные, по-настоящему важные и острые, еще необкатанные темы и умеет пробивать их. Потому что разрабатывает эти темы убедительно, защищает наши позиции, не упрощая позиции противника, давая ему слово и в честном бою пытаясь разбить и опрокинуть его аргументы.

Бовин — сильный систематизатор, и трудно сопротивляться его логике даже тем, кто, как автор этих строк, считает, что причудливая, как река, международная жизнь отнюдь не всегда подвергается систематизации.

Его слово подчинено его логике и хорошо ей служит. Оно скупо, точно, отчетливо. Он никогда не участвует в тех произвольных и непроизвольных, так называемых публицистических упражнениях, в ходе которых ставятся новые рекорды невесомости слова.

Крупность его сначала удивляла. Теперь к ней привыкли. Став привычной, она обязывает его исправно тянуть тот же нелегкий воз. Его вклад в нашу международную журналистику я бы определил так: он раздвинул рамки принятого, пределы возможного…

За свое в ответе,Я об одном при жизни хлопочу:

О том, что знаю лучше всех на свете,Сказать хочу. И так, как я хочу.

Эта поэтическая декларация Твардовского может поначалу вызвать чувство протеста. Как это так: „О том, что знаю лучше всех на свете…“ Но тут ни грани зазнайства, а лишь убежденность художника в необходимости того, что он делает, та выстраданность, которая одна и может оправдать появление на людях со своим словом. „И так, как я хочу…“ И это не каприз, а забота о том, чтобы слово было своим, личным, предельно продуманным и прочувствованным. Мы не поэты, а журналисты, тесно связанные с политикой. Но думаю, что и Бовин мог бы согласиться с декларацией, утверждающей служение обществу посредством максимальной самореализации творческой личности…

В Бовине нет ничего уныло-казенного, мелко-деляческого. Он очень определенный. Его прямота порой переходит в резкость, задевает, но зато многие знают, какой он верный, бескорыстный, отзывчивый товарищ и друг.

Живи, Саша, весело и счастливо и сохраняй свою свежесть».

Пытаюсь следовать наставлениям Стасика. Не всегда получается, правда. Для веселья, как известно, планета наша плохо оборудована. Да и в отличие от осетрины первая свежесть не всегда гарантируется. Только на счастье нет лимитов. Бери, как суверенитет, сколько унесешь.

* * *

Юбилейный год был неурожайным с точки зрения «Известий» — опубликовал всего 13 материалов. Следующий год был еще хуже — 6, и в 1982 году — 11 материалов. Причины столь низкой производительности труда разные.

Главная — постоянное отвлечение на «отхожие промыслы».

Полуглавная — постепенное нарастание телевизионной (и радио) нагрузки.

И не главная — частые выступления с лекциями и по линии ЦК, и по всяким другим линиям. Согласно моим записям, в 1979 году прочитал 50 лекций, в 1980 — 40, в 1981 — 19, в 1982 — 32. Рекордным был год 1987-й — 73 лекции. География: от Владивостока до Ужгорода и от Ташкента до Тикси. Сначала были классические лекции, то есть я говорил, допустим, час, а потом отвечал на вопросы. Но опыт показал, что вопросная часть проходит интереснее, живее, эффективнее. И я стал просто отвечать на вопросы. Любые. Под лозунгом: нет плохих вопросов, есть плохие ответы.