XXXL. Как (не) влюбить(ся) в миллиардера

– Так вот зачем ему Нелька. Холода решили не оставлять в живых. И я им нужна была для того, чтобы свидетельствовать в суде. Обиженной бабой легко манипулировать. Отец это знает. И меня, думает, что знает. Поэтому мне позволили увидеть, как мой любимый предается разврату с этой гадиной. Они все просчитали. Кроме носков… Черт, все под самооборону обстряпают. Папаня чужим руками жар загребет. Нелька загремит на зону, не докажет она, что шкуру свою спасала. Упырь получит наследство, – ахнула я, зажав руками рот. – Егор ему не нужен живым.

– Каких еще носков? Что ты несешь? Холод, мать его, – выдохнул Мишаня, метнувшись к двери. – Не успеем. Ребята тоже не обгонят пулю. Ты чего молчала-то раньше, когда скалилась, как Веном? Ты чертова сумасшедшая баба.

– Стоять. – рявкнул Полик. – Рано еще. Надо взять этого скота во время попытки покушения. Черт, Михаил, не успеем ведь…

– Одна минута, – хмыкнула Варькина как-то задумчиво.

В это время мой отец вошел в номер Холода. В его вытянутой старческой руке пистолет смотрелся неестественно. Я с трудом сдерживала рвущийся из груди вопль. Смотрела на палец, медленно сдавливающий курок и подыхала от бессилия.

– Все, капец котенку, – прошептала Лизка. – Сейчас начнется представленье всем на удивленье. Полик, готовь дырочку. Да на погонах. Хотя, если б не дура Варькина, не умеющая рассчитывать убойную силу своего безумного гения, дали бы тебе пинка под твою пенсионерскую задницу. И Зинкина мать бы тебя послала. Еще бы, она столько лет кровиночку свою пристроить пытается. А по твоей вине единственный безумец, позарившийся на нашу подругу вот-вот отдуплится. Операция у него. Пффф. А мы еще и виноваты. Да мы вас спасли всех. Дураки. Все, бум.

Взрыв я не услышала. Только увидела, как валится кулем на пол убийца, придавленный тяжелой дверью, как с визгом падает на пол проклятая ведьма Нелли. Как мой любимый мужчина медленно пошатываясь подходит к своему несостоявшемуся убийце и его лицо перекашивает от боли и ярости. Он снова похож на себя, и мне так хочется прижаться к нему, ощутить тепло и больше никогда не отлепляться. Только вот нужна ли ему я – продолжение его врага, дурная кровь.

Егор Холод

Да. Вот именно сегодня это случится. Точно случится. Совершенно определенно. Чертов растоптанный цветочный медведь, отчего-то не вышвырнутый мной прямо в окно, укоризненно смотрит с раскуроченного комода, стоящего возле вывернутого причудливым узором дверного проема. У косолапого укоризненный вид и пробоина в районе пуза.

Отчима унесли десять минут назад, сам идти он не смог, и я подозреваю, благодаря кому. А я вдруг почувствовал, что моя ненависть к прошлому испарилась. Ушла, сделавшись неважной и далекой. Человек, сломавший мою жизнь, вручил мне самый невероятный подарок – будущее с мелкой пышкой, похожей на сахарную мармеладную лягушонку. И даже этот проклятый всеми богами город перестал быть для меня персональным тартаром. Потому что здесь, оказывается, я могу быть счастливым.

– Нелька ушла, – голос Михуила меня заставил вздрогнуть и собраться. Тело все еще не слушалось до конца, и в голове плыл сиреневый туман, слегка подсвеченный вспышками просыпающегося сознания. – Мегера, мать ее.

– Пусть идет, она просто дура. Жадная и глупая, – устало скривился я, борясь с тошнотой. – Миш, где Зина? Ты знаешь? Она нужна мне.

– Очень надеюсь…

Договорить он не успел. Что-то разноцветное, верещащее и совершенно обалденно пахнущее яблоками влетело в номер, сбило меня с ног и забарахталось, как перевернутая на спину жабка. Я свалился на пол, как подкошенный и замер, одуревая от ощущения безмерного счастья. Черт, надеюсь у Михи хватит ума уйти.

– Холод, ты все-таки гад, – пропыхтело нечто, голосом Промсардельки и заскакало на моем распластанном теле, как на батуте, пытаясь встать.

– Знаешь, детка, ты снова меня сразила наповал. Это уже становится традицией. И знаешь, твой способ совращать меня очень даже мне нравится, – хохотнул я, сжимая ладонями самую аппетитную часть моей сахарной булочки. Она задохнулась и прожгла меня взглядом своих ошеломительных глаз. Смешная такая. Щеки ее запылали кирпичным румянцем. Люблю.

– Люблю.

– Что ты сказал? – прошептала эта странная женщина, распахнув свои омуты. Черт, я что вслух это произнес? Ведьма. Яблочно-карамельная ведьма, от которой у меня начисто срывает башню. – Холод, ты чертов придурок. Гадский, противный, сумасшедший издеватель и врун. Наглый лжец, если бы у тебя нос рос, как у Пиноккио, ты бы им уже проткнул небо. Отпусти.

– Не могу, – глупо осклабился я, ощущая себя сейчас слюнявым влюбленным идиотом. – Ты давишь коленом на очень тонкие струны моей души. Если я тебя отпущу, то боюсь, не видать мне наследников. И тогда ты меня бросишь? На хрена тебе неполноценный муж?

– Кто? – округлила губки эта несчастная.

– Зина, пожалуйста, не делай так, – простонал я. – Сумасшедший муж тоже чай не сахар.

– Кто?