За колючкой – тайга

Никто в эту ночь не слышал, как Литуновский, накрывшись одеялом, пытаясь отмахнуться от Вики и Ваньки, чтобы не видели да не расстраивались, безмолвно выл, зажав в зубах уголок вонючей ватной подушки.

Он выл до утра, до подъема, когда распухшее горло дребезжало, как расстроенная струна. Как хотелось ему завыть сразу, когда он разглядел в зеркале полутруп с перекошенным лицом и свалявшимися на округлившемся черепе белыми волосами… С каким удовольствием, зная, что после этого будет легче, он заорал бы сразу. Однако вместо этого он целый час рассказывал о том, как подбирал брошенный бурятами на заплеванный пол хлеб, ел его, рассчитывая на сутки, пил через край, чтобы успеть за минуту, соленую жижу, именуемую «щами», а после, смеясь, делился с зэками выводами о том, что лягушки, как ни крути, вкусны, просто они не могут допрыгнуть до окна. А при определенных обстятельствах жуки-носороги по своему белковому составу заменяют стакан сметаны. Три жука составляют. Один до стакана сметаны недотягивает.

Смеялись. Он тоже смеялся. И, как пылкий любовник, не могущий дождаться, пока погаснет свет, он мучился до отбоя, чтобы проораться под одеялом.

Ему действительно стало легче. Ушла истерика мужчины, которая присутствует в каждом и вырывается в тот момент, когда терпеть нет сил. Разница лишь в том, что настоящие мужчины никогда не позволят стать свидетелем такой истерики никому другому, кроме себя. И утром всем было невдомек, как прожил эту ночь Летун.

Не укрылось это лишь от внимания Бедового.

– Так я встретил рассвет шесть лет назад, когда впервые здесь оказался, – вполголоса бросил он обувающемуся Литуновскому. Нары их теперь были рядом, поэтому особых приглашений для бесед не требовалось. – Для тебя, выходит, был нужен более мощный стимул. Тебе интересно, почему я последний месяц провел в «семерке»?

– Интересно, – равнодушно сказал Летун. Все эти месяцы, пока он не видел людей и был вынужден вполголоса разговаривать с собой, отсутствие зубов ему казалось незначительным фактором. Теперь же, когда появилась возможность общаться, он стеснялся озвучивать свои мысли. Слова, слетающие с его уст, состояли из одних шипящих и придавали его речи некий уничижительный оттенок.

– Ровно тридцать дней назад Хозяин проявил о моем здоровье чудовищную заботу и, в целях профилактики туберкулеза в зоне, направил меня по рекомендации нашего лепилы-наркомана в стационар. Там у меня брали анализы, готовили заключение по их результатам, а потом ровно двадцать один день проводили лечение туберкулеза. У меня на самом деле туберкулез, однако в зоне есть те, кто от него умирает. Но Хозяин направил лечиться меня. Странно, правда?

Литуновский пожал плечами.

– Странно, – тихо заметил он. – Бурят, тот, что ефрейтор, каждый день приносил мне воду.

– Ну, хоть что-то человеческое да должно же было в них остаться? – посетовал Бедовый.

Глава 2

Восстанавливался Летун тяжело. Дни, проведенные в сырости, когда температура воздуха за окном высока, а в леднике – около пятнадцати градусов, когда в углах влага и в крошечное оконце задувает ветер, не сказаться на истощенном организме не могли. И, как чувствовал Литуновский, сказались.

Нельзя увлекаться кондиционером – советовал Андрею несколько лет назад школьный друг, купивший иномарку. Летом, говорил он, нет лучше и вернее способа заболеть, чем ездить в авто при включенном кондиционере. В машине плюс пятнадцать, за окном – плюс двадцать пять. Остановил машину, выскочил, чтобы прикупить сигарет, – и тут же обратно. Так делают все, потому что сами киоскеры сигареты по машинам не разносят. Из прохлады – на жару, мгновенный пот, и следом – снова плюс пятнадцать с ветерком из-под панели. Простуда обеспечена.

Эти слова заключенный вспоминал всякий раз, когда, будучи уже не в силах дышать мерзким воздухом камеры, припадал к ее крошечному окну. Теплота вливалась в легкие, обволакивала лицо, грела, но ступни уставали, и приходилось снова опускаться на холодный бетон. Дело не в оконце. Дело в бетоне. Этот строительный материал очень хорошо нагревается за день и так же быстро вбирает в себя ночной холод. Свитер Бедового спасал мало, чтобы не замерзнуть, приходилось снимать его на ночь, пока не видит конвой, и подкладывать в качестве сиденья. Но вскоре исчезла необходимость решать и эту проблему с переодеванием. В одну из июльских ночей в камеру зашел ефрейтор-бурят, примерил свитер, он ему, кажется, подошел, и больше подарка Банникова Литуновский не видел.

Впрочем, нет, видел. Через несколько дней после освобождения. На утреннем построении воротник теплой кофты выглядывал из-под воротника форменной куртки бурята, за что его новому хозяину и было сделано замечание командиром взвода.