За ледяными облаками

Никакая жизнь перед глазами не проносилась. Да и чего там было жизни, если разбираться? Борьба, выживание, постоянный бой и…

Женя терпела, как могла. Но прорвало именно здесь, посреди уже утоптанной площади, окруженной низкими крепкими домами из блоков и плит. Рядом с тремя бетонными столбами, вбитыми в землю, закопченными и черными. С уложенными под ними разнокалиберными поленьями и просто напиленными и наломанными деревьями. Никакого быстрого огня.

Слезы потекли сами собой. Да, мать вашу, уроды, да, я реву прямо при всех. И насрать. Моя жизнь, не ваша.

– Хорошо, что Малюта – балабол, – громко и не скрываясь, сказал Азамат. – Дрова сырые. Задохнемся раньше, чем пламя доберется.

Женя всхлипнула. Подняла голову, уставилась на низкое серое небо ее неласковой и такой короткой жизни. Внутри, со стеклянным хрустом, что-то рвалось и просилось наружу. Обещало спрятать в черноте забытья, укрыть с головой мраком и пустотой вместо жара и дыма. Рвалось… и не выходило.

Она вспотела, несмотря на холод. Сердце колошматило пулеметной очередью, било быстро-быстро, гнало кровь и адреналин, раскручивало страх, и без того полыхающий внутри.

Ветер трепал черные знамена с белым ломаным пауком, катящимся по ним. Гонял оставшуюся сухую пыль по белому покрывалу площади, заполненной людьми. Бился внутри мешка бывшей фермы, сжатой в кольце бетонных плит и четырех башен-дозорных по краям. Рвался удрать через дальние широкие ворота, украшенные грубым постом-барбаканом поверху.

Толпа вокруг переливалась сотней голосов, качалась, плевалась кожурками семечек, радовалась и смеялась. Людей спалят, как свинок? Так для дела же, все хорошо, так и надо.

Напротив столбов, на помосте, стояли три резных кресла-стольца. Само собой, занятые. Князем, княгиней и бело-желтым длиннобородым мужиком под пятьдесят. Перед ними, спеленатые, торчали двое. Даша со своей повязкой на глазах. И бледный урод в черном, скалящий острые зубы. Он щурил покрасневшие глаза, мотал башкой и черной гривой. И смотрел на Дашу, как кот на мышь.

– Тихо! – рокотнул князь, поднявшись и став даже больше Малюты. – Тиха-а-а!

Ропот пропал.

– Жертвы Всеотцу Триглаву приносим мы в честь сестры его, Мораны, хозяйки зимы и ветров! Триединую жертву дымом и горящей плотью в насыщение ее волкам и детям, прячущимся в белых одеждах матери своей! И бой двух извергов человеческого рода – на потеху самой госпоже и брату ее, ведущему нас истинной веры тропой, Одину, отцу воинов!

Рокот накатил со всех сторон. Черное и белое, живое, дышащее, жадно ждущее смерти незнакомой троицы, навалилось, накатилось, став вдруг разом ближе. Обычные лица обычных людей. Радостные и улыбающиеся, радостные и улыбающиеся… Мужчины, женщины, дети. Просто люди. Просто настоящие изверги. И все.

– Истинные боги дождались! – голос у бело-желтого оказался странно сильным, усмирившим галдящих. – Через тысячи лет восстали из небытия, подарив нам благо и любовь! Одарим их в ответ этим мясом и душами, что уплывут вниз, к Всеотцу, с дымом и пеплом!

– Вот это пурга-а-а… – восхитился Костыль через сжатые и стучащие зубы. – Как дым вниз-то пойдет, дядя?

Толпа качнулась к нему, но замерла, следуя за бело-желтым рукавом.

– Сейчас попробуешь. Но подождешь, пока эти двое чудовищ не убьют друг друга.

– Эй, ваше преподобие, дозволь слово молвить? – Костыль осклабился. Вместе с красной и подсохшей тряпкой на глазу смотрелось ужасно. – А?

– Что ты хочешь, нечестивец?

– Спорный вопрос, кстати. Почему сразу нечестивец?

– Отвечай.

– Мои друзья – очень скромные люди, а от вашего гостеприимства им точно не по себе. Позвольте нам с девочкой проститься. Один черт, руки связаны, а ваши обломы мне точно и вторую буркалу выбьют, если чего.

Азамат согласно кивнул. Лишнее время всегда хорошо. А три или две петли из пяти-семи уже немного подались. Что там думала Женя, так и осталось тайной. Внешне старлей осталось такой же. Разве что успокоилась.

– Следите за ней.

– И повязку-то снимите, вы чего?

Бело-желтый начал недовольно кривить и, все же, открывать рот.

– Снять повязку! – громыхнул князь. – Девки бояться?!

Толпа согласно захохотала, забухала, заржала и загоготала. Бело-желтый, скривясь, как от оскомины, согласно кивнул. Бледная тварь из прошлой ночи довольно оскалилась. Даша заморгала, привыкая к свету, оглянулась, застыла взглядом на них, троих.

– Правильно, – согласился Костыль, – если уж вам не нужна свобода, а души алчут деспотии, тоталитаризма и мракобесия, то надо хотя бы немного пользоваться главенствованием исполнительной власти над духовной. Верно?

И подмигнул князю. Жутковато так подмигнул.

Даша шагнула вперед, сопровождаемая двумя черно-белыми и их стволами.

Азамат покачал головой, глазами стрельнув на дульники стареньких АКМов, уткнувшихся в голову девочки. Не надо, не надо…

Беда и война быстро превращают детей во взрослых. Даша молчала. Обняла каждого по очереди, прижалась на чуть-чуть. Уколова прижалась щекой к ее грязным, спутанным волосам. Вздохнула, втянула запах, ставший даже близким.

Азамат сопел, хватал остатки тепла человечности, пусть и стоившей ему друга.