За лимонником

– Вот и славно. Позавтракай и просто отдыхай. Почитай книги, телевизор посмотри. Там, если ты заметил, у тебя на столе стоит компьютер. Он уже подключен к Интернету. На письменном столе лежит Айфон. Всё, как полагается.

– Я и не заметил. Спасибо! Пока мне трудно привыкнуть к мирной жизни. Правда, и у нас, в Донецке, одна часть города под обстрелом, а другая живёт спокойно. Странно устроен мир.

– Очень странно и порой не совсем справедливо… Но ты растёшь, Игорь. Тебе и придётся исправлять наши ошибки. Не всё было гладко. Два-три года – и ты совсем станешь взрослым.

Он тяжело вздохнул и признался Александре Тимофеевне, что начинает забывать лица своей матери, отца и маленькой сестрёнки. А вот кровавые сцены из своей недавней былой жизни помнит. Порой даже очень чётко. Совсем не понятно, почему так происходит.

Игорь начал рассказывать своей бабушке, по сути, тёте, что неподалеку от больницы есть широкое ромашковое поле. Но часть цветов на нём, если не погублена, то черна… Цветы, как и люди, находились и находятся в эпицентре человеческой беды.

…Он видит, как среди трав, местами зелёных, на одном из участков Сатанинской вольницы умирает древняя старуха. Очень пожилая женщина. Не от старости. Всё гораздо проще… Осколок снаряда разорвал ей живот. Она, лежащая на земле, умирает и смотрит в чистое синее небо.

– Будьте же вы прокляты, заокеанские фашисты! – Тихо говорит она. – И на вашу землю придёт беда! Добрые люди позаботятся. Вы этого заслужили, ироды…

Игорь помнил даже то, как на мгновение она впала в забытье.

Он вовремя спрятался за широкий и пышный куст ольхи, потому что перед умирающей старухой появляется бандит и местный фашист по кличке Гром. Он смотрит на умирающую пожилую женщину равнодушно, но с интересом. Явно, умудрился услышать слова, сказанные старухой.

Бандит в чёрной форме, с какими-то «стрелами» на правом рукаве куртки, с автоматом наперевес.

– Тебе, бабушка, воды принести? – Обращается к ней Гром.– Да у меня во фляге есть. Спирт!

– Дикость какая-то! – Старушка приходит в себя. – Ты говоришь по-русски. Как же так? Что же случилось? За что же вы нас убиваете? Что за вольница такая?

– Ты права, бабушка. Вольница это, но не по вашей воле. Нас добрые господа попросили всех ненужных людей убивать. Они говорят, что вы здесь совсем не люди. Вы – сепаратисты!

Гром, щурясь от яркого солнца, смотрит в небо. Любуется его синевой. Но не ведает, что туда уже никогда не подняться его забрызганной чужой кровью душе. Впрочем, ему всё равно. Он живёт здесь и сейчас, не позволяя жить другим.

Ещё бандит любуется и зависшими над ранеными и убитыми полями жаворонками.

– Твои хозяева – не добрые господа, парень,– говорит умирающая старушка. – По природе и злу своему они – дикие звери. Их богатеи и главные разбойники и придумали на чужой земле эту Сатанинскую вольницу. Им даже умирать нельзя, да и тебе тоже, бес молодой.

С улыбкой он смотрит на беззащитную старушку, уходящую в мир иной. Привычное дело. Многие здесь умирают – и дети, и женщины, и старики…

Гром сплёвывает в траву, интересуется:

– Почему же ты, старая, мне и другим господам запрещаешь умирать?

– Рабов Сатаны там ангелы господни судить будут. Зло не спрячется. Нигде не укроется. Шила в мешке не утаишь. Людскую жизнь и свободу попираете.

– Ты никак тут не права, – возражает Гром.– Мы сами… Мы за свободу боремся… с вами, сепаратистами. Соединенные Штаты и, к примеру, Германия ни при делах. Мы… сами.

Бандит снимает флягу с ремня. Откручивает колпачок, наклоняется к старой женщине. Подносит флягу к её губам. Она находит в себе в себе силы оттолкнуть слабеющей рукой вонючее зелье. Самый настоящий спирт. А ей водицы бы перед смертью сделать глоток, да не из рук злодея. Есть ведь на этой земле живые люди. Да где же они?

Пожилая женщина чувствует, что завершается её жизнь. Так нелепо и глупо заканчивается. Ни дома, в постели, ни в больнице… Теперь родственники и добрые знакомые вряд ли отыщут её тело среди поруганных ромашек большого поля. Да и кто станет искать? Ведь полям загородным нет конца и края.

– И я за твою свободу… умираю, – из последних сил говорит старушка. – Они чужими руками жар загребают. А ты – дубина! Я помню, как они второй фронт открывали… Твари. Ждали ведь, кто и кого одолеет…

Бандит делает несколько глотков из фляги. Закручивает колпачок. Вешает её на ремень. Направляет ствол автомата на пожилую умирающую женщину. Делает несколько коротких очередей из автомата в её сторону. Добивает, чтобы не мучилась. Гуманист в… военно-полевых условиях.

Лицо старушки превращается в кровавое месиво. Но тут же и бандит Гром получает пулю от снайпера-ополченца, прямо в лоб. Смерть – за смерть, кровь – за кровь! Разве моет быть иначе на войне? Правда, страшно, что она не простая, а гражданская.

Всё то, о чём рассказал Игорь, Александра Тимофеевна спокойно слушать не могла. По её щекам текли слёзы.

– Вот немного подрастёшь, Игорь, – сказала она, – и напишешь книгу о том, что видел и что знаешь.