За скипетр и корону

— Я не хочу у вас спрашивать, даны ли вам полномочия и от кого именно, сделать мне то сообщение, которое я только что выслушал. Я принимаю мысль, вами высказанную, за частное, личное воззрение и нисколько не прочь высказать вам так же ясно и откровенно свое личное о нем мнение. Германия, — продолжал он, — в результате большой, трудной борьбы сделала серьезный шаг к своему национальному устройству. Немецкая нация не имеет надобности давать в этом кому бы то ни было отчет, ей нет необходимости заботиться о том, понравится ли развитие ее национальных прав другим нациям, прежде же всего — она не намерена ничего платить другим нациям, для того чтобы купить свое внутреннее объединение. Пока я прусский министр и имею влияние на судьбы Германии, — произнес он металлически звучным голосом, — мы никому не намерены давать взяток, в какую бы форму они ни были облечены! Это мое личное мнение, и вы отсюда видите, что совершенно излишне было бы облекать в официальную форму мысль, которую вы мне высказали: со стороны прусского правительства вы получили бы точно такой же ответ, какой я вам сейчас дал.

— Ваше сиятельство, — сказал Хансен, отчасти озадаченный резким ответом графа, исключавшим всякий спор, — я вам искренне признателен за выраженное вами уважение к национальному чувству Дании, и весьма желал бы быть вам в этом отношении полезным. Но я не смею скрыть от вашего сиятельства, что, насколько мне известны положение дел и общественное настроение в Париже, если будет отвергнут этот последний базис соглашения, принимаемый во Франции чрезвычайно близко к сердцу, война раньше или позже станет неизбежной.

Граф Бисмарк встал, глаза его засветились гордо и ярко.

— Так пусть будет война! — возвестил он громко и твердо. — Я ее не боюсь и никогда не буду стараться избежать ценой достоинства и могущества Германии. Храбрая прусская армия и ее союзники, разбившие Австрию, гораздо дружнее выступят в поле против Франции, если мы будем к этому вынуждены. Вы можете повторить мои слова всякому, кого интересует моя точка зрения, но можете еще прибавить, что никто не ценит выше меня добрых отношений к Франции. Французская и германская нации гораздо больше созданы для того, чтобы дополнять одна другую и идти рука об руку, нежели воевать между собой, и я со своей стороны сделаю все, чтобы сохранить мир и дружбу — все, кроме принесения в жертву германской чести и германского достоинства.

— Прошу ваше сиятельство верить, во всяком случае, в доброе намерение, которое руководило мной в этом шаге, сделанном для согласования противоположных интересов.

— Благодарю вас за это доброе намерение, — сказал граф Бисмарк. — Оно во всяком случае поведет к прояснению вопроса.

Хансен с низким поклоном вышел из кабинета.

— Он хочет сыграть с Германией такой же фарс, как с Италией, — сказал граф, оставшись один. — Но у меня Савойи и Ниццы не найдется!

Он вышел из кабинета и отправился к жене, в гостиную.

Там опять сидели дамы за чайным столом, и с ними фон Кейделль.

Граф нежно поздоровался с женой и дочерью.

— Ты видел последний номер «Кладдерадача»? — спросила графиня, указывая на листок с известной всем карикатурой в заголовке, лежавший на столе рядом с чайным прибором.

Граф взял газету и рассмеялся, взглянув на картинку на последней странице.

Она изображала старого, расслабленного нищего, с чертами лица императора Наполеона III, со шляпой в руке просящего милостыни у дверей одного дома. Рядом с дверью было открыто окно, и из него выглядывал министр‑президент, отмахивая рукой нищего, а внизу было написано: «Здесь не подают!»

— Удивительно, право, — сказал граф, бросая листок на стол, — с каким тонким пониманием эти люди схватывают комизм положения! В этих картинках часто бывает больше смысла, чем в длинных руководящих статьях!

Он залпом выпил поданную ему большую хрустальную кружку пенящегося пива.

— У меня к вам просьба, любезный Кейделль. — Бисмарк приветливо обратился к барону. — Не сыграете ли вы мне тот похоронный марш Бетховена, помните — вы играли его раз вечером, перед началом войны?

Кейделль охотно встал и подошел к роялю.

Могучие и потрясающие аккорды гимна смерти звучно пронеслись по комнате, дамы слушали в глубоком волнении.

Граф Бисмарк стоял выпрямившись, в его серьезном, рельефном лице светилось вдохновение.

Когда Кейделль закончил, он глубоко вздохнул.

— Много героев пало, — проговорил он тихо, — но цель достигнута, кровь их пролилась недаром! Много горя принесло это время, много диссонансов будет еще впереди — да разрешит их Господь в гармонию единой, великой Германии!

Голос его звучал искренним чувством, графиня прослезилась. Кейделль в порыве вдохновения, высоко вскинув руки, уронил их на клавиши и заиграл ту воинственную песнь, в которую некогда реформатор вложил свое твердое, как скала, упование на Бога и на успех в тяжкой борьбе за свои убеждения.

Граф Бисмарк устремил взгляд вверх, взволнованное лицо его точно просияло солнечным отблеском. Он сложил руки, и губы его зашевелились, тихо повторяя про себя слова гимна: