– Как пожелаешь, но не рассчитывай, что я буду молчать. Однажды он плюнет нам в лицо и уйдёт, забрав кучу денег, – раздался звонок мобильного телефона, и мужчина перевёл свои злые глаза с жены на гаджет. Страх начал разрастаться в его груди. После восемнадцати лет, по тому же брачному договору, их сын мог уйти хоть в бродячие артисты и прихватить приличную сумму. Сейчас полмиллиона для них не великие деньги, но что будет завтра, никто не знает… Таково было условие покойных родителей Мелани. Будьте прокляты молочная кожа и пленительные глаза Мелани двенадцать лет назад. Он ответил на звонок и рявкнул:
– Я выезжаю! Какого чёрта вы беспокоите меня?! – он выслушал быструю речь ассистента и покраснел от злости. – Дебилы, – он сбросил вызов и злобно посмотрел на свою жену. Этот раунд она выиграла. – Мы ещё вернёмся к этому разговору.
– С нетерпением буду ждать… – она на несколько секунд прикрыла глаза и улыбнулась. – Твоего возвращения.
«Стерва».
– Я не понимаю, Франция же католическая страна, почему здесь нет ни одного рисунка ангела? Разве Рождество не связано с ангелами? – Джеймс наклонился к Оливии и тихо шептал ей в ухо, боясь непонятно чего.
– Тебе меня мало?
Она очаровательно ему улыбнулась. Сегодня Оливия превзошла саму себя. Она выкрасила тоником до идеального белого цвета свои волосы, не оставив ни одной прядки с розовым или оранжевым, подстригла секущиеся концы и выпрямила их. Из пушистого барашка, выпрыгнувшего из чана с краской, девушка превратилась в грациозную лань-альбиноса. Её губы, глаза и ногти были выкрашены в цвет морской волны. Кожа казалась излишне бледной от серого платья. Джеймс не мог оторвать от неё взгляд. Он очень любил свою девушку, но, когда перед ним дефилируют в таком коротком платье, становилось тяжело хранить верность. Ещё пару месяцев в городе любви без девушки, и Джеймс действительно рискует постричься в монахи. Даже его песни теперь только о том, как он хочет секса. Они стояли с Оливией вдвоём на кухне, и это совсем не помогало.
– Слишком достаточно… – он встряхнул головой. – А если, правда, Оливия, почему вы не говорите мне о правилах игры? Я вижу по каменному лицу Госса, что он в курсе. Ты же не можешь не знать просто по факту. Выходит, я один в неведении, – его злило непонимание, почему никто даже не произносит слово Рождество. Нет никакой атрибутики, историй, подарков или хоть чего-нибудь. Скорее, обычный семейный ужин.
– Потому что у мамы Отиса психическая болезнь, связанная с образами религии. Для увеличения времени ремиссии мы избегаем запретных слов. Тебе не говорили, потому что Отис ходит в виде зомби, Госс закрытый парень, я подписала бумагу о неразглашении, а мадам Ревиаль, видимо, не хотела начинать общение с фразы «Привет, Джеймс, я больна», – девушка кинула на него злобный взгляд. Джеймс открыл и закрыл рот, как рыба, и опустил голову вниз. Так всегда происходило, когда он лез не в свои дела.
– Прости.
– Ладно. Это я взорвалась на ровном месте. Мы должны были поговорить об этом до того, как ты выучил пять рождественских песен, где в каждой строчке есть слово Иисус. Ты занимаешь важное место в жизни Отиса. Ты видел его. Сейчас ему явно не до разговоров, – она посмотрела в сторону коридора, но никого не увидела. Оливия снова повернулась к Джеймсу. – Однако, если Отис подаст в суд, знай, ты торчишь мне пятнадцать штук. И лицензию.
– Но у тебя ещё нет лицензии…
– И лицензию!
Он закивал, потому что единственный способ утихомирить Оливию – это согласиться с ней. Девушка была полностью права. Отис вряд ли сейчас думал о чём-то кроме Конарда. Он старался хоть время от времени участвовать в ужине, но то и дело бросал взгляд в сторону своей сумки.
Вчера он пришёл в половину второго ночи, сев буквально на последнее метро. Мама Отиса совершенно случайно или по интуиции решила отправить ему СМС с вопросом о его местоположении. Парень даже не заметил, как прошло три часа. А за это время он смог осмыслить и понять только три рисунка. Скетчбук ломился от информации о жизни Конарда, и пока то, что видел парень, ему не нравилось. Там было очень мало странного львёнка, в основном описывались отношения между волком и медведем.
Отису очень не хватало текста. Вся информация шла из прорисованных линий, эмоций и цвета. Парень не был уверен в возрасте Конарда. Рисунки были выполнены с какой-то странной точностью и перфекционизмом, он видел много потёртостей от ластика. Тот явно старался, будто не сидел и не рисовал за столом, как обычный мальчик, а вёл свою автобиографию. Точнее, биографию своих родителей. Отис не сомневался, что волк – это мама Конарда, а медведь – отец. Парню хотелось спросить, почему именно эти существа, но, как и последние два месяца, тот не выходил на связь. Ещё Отис заметил, что он рисует их по-разному.