За землю русскую. Век XIII

«Эх, Андрей, Андрей!.. — гневно и скорбно говорил он мысленно брату своему. — Ведь этакую кровь людскую зря в землю отдать! Этакое проклятье людское навлечь на весь дом наш!.. И что было послушать тебе меня? А ныне и мои силы подсёк... Теперь поди ж ты — удержи их, татаровей!.. Теперь уж влезут в Землю!.. Теперь и моё всё, что успел завершить втайне, тоже отыщут, ведь войско — не иголка: хоть разбросай его по сотням, а всё равно не укроешь, когда баскаки зарыщут по всей Земле!.. Ох, Андрей, Андрей! — всё так же мысленно говорил он, хмурясь и стискивая зубы. — Не знаю, жив ты — не жив, а попадись ты мне, — душа не дрогнет! — не стану и слова ханского ждать: сам судья тебе буду смертный, немилостивый!..»

Андрей Иванович, некогда — дворский князя Даниила, а ныне — стоящий на челе дружины Невского, осадив коня, вытянулся на стременах и встревоженно стал всматриваться в пыльную даль.

   — Беда, Александр Ярославич! — сказал он. — Сила поспей на нас неслыханная!.. Подтянуть бы надо всех наших сюда!..

Они ехали с князем стремя в стремя, однако, углублённый и раздумье, Александр ничего не ответил. И воевода распорядился сам: по его знаку дружинники со всех сторон оградили князя.

Между чем полчище азиатском конницы, со сверкающими на солнце кольями, с хвостатыми белыми и чёрными значками, всё вырастало и вырастало.

С далёкого холма, окружённый своими нукерами и гонцами, взирал на всё это царевич Чаган.

Он хорошо знал, что во главе дружины своей приближается Александр, возвращающимся из Донской ставки Сартака. И Чаган был рад этому! Сама судьба посылала ему сегодня, под сабли монгольских воинов, этого опасного гордеца! После можно будет отговориться, что русские первыми начали драку, понося имя великого хана... Да и кто же в Орде нелицемерно станет скорбеть о гибели Искандер-князя?! «Такого, — говорил на совете Берке, — безопаснее иметь открытым врагом, чем исправным данником».

Берке умнее их всех. Только слишком долго, как трус, ходит он вкруг престола Джучи, дожидаясь, когда полумертвец Батый опростает престол... Если бы он, Чаган, мог, безопасно для своей шеи, посоветовать Берке, он сказал бы: «Начни с Сартака! Когда ты с ним покончишь, недолго проживёт и отец: ибо смерть любимого сына уложит в могилу и старого Бату...»

— Князь!.. Александр Ярославич! — тревожно вскричал Андрей-дворский. — Мчат прямо на нас!.. Высылал к ним трубача, махальных: махали белым, в трубу трубили, якобы не слышат, не видят, — прут!.. Боюся, не пришлось бы их рубить!

Александр поднял голову. Прищурился. Азия — воющая, гикающая — окружала дружину со всех сторон. Дворский с мольбою и ожиданьем глядел на него.

   — Рубить! — спокойно приказал Александр. Сам же он не сделал ни малейшего движенья. А уж как зудела рука! До чего истосковалась ладонь по сабельной тёплой рукояти! «Развалить бы сейчас, хватить с продёргом какого-нибудь дородного бека до самой до седельной подушки!.. Нельзя!.. Ну, пускай хоть воины потешатся!..»

   — Обнажайте оружие! — звонко крикнул Андрей-дворский.

И тысяча сабель сверкнула в воздухе. Александр Ярославич давно уже счёл нужным перевооружить дружину свою с мечей на сабли.

...И началась кровавая пластовня!.. Ошарашенные отпором, татары не выдержали. Сперва заметались на месте, потом опрокинулись и врассыпную и кучами понеслись вспять...

Александр воспретил преследованье.

   — Уйми! — коротко сказал он Андрею Ивановичу — сказал не без тяжёлого вздоха...

Глухо ворча, будто отлив моря, принуждённого оставлять захваченную им сушу, отхлынули под свои хоругви дружинники Александра.

Как ни в чём не бывало Невский продолжал путь свой к шатру, сверкавшему на холме.

Чаган, потрясённый всем, что произошло у него на глазах, готовился было дать знак, чтобы бросить на Александра целый тумен. Однако другое чувство — жажда глумленья над этим ненавистным человеком — удержало ордынского царевича: «Пускай приблизится. Когда станет на колени, то не столь уж и высок покажется!» — подумал, усмехаясь, Чаган.

Он стал ожидать приближения Александра. Только одно странное обстоятельство удивляло Чагана: русский князь оставил позади всю свою дружину и приближался всего лишь в сопровождении трёх знатнейших воевод, — и тем не менее взбудораженные донельзя толпы татарских всадников расступались перед ним, словно вода.

Вот уже какой-нибудь десяток сажен остался до встречи... кровь так сильно прихлынула к лицу Чагана, что ворот жёлтого бешмета, застёгнутый жемчужинами, стал душить батыря; он откинул толстую шею и всё-таки вынужден был расстегнуть верхнюю жемчужину. «Как? Да разве не в «Ясе» Величайшего сказано, что князь-данник за сотню сажен должен спешиться, раньше чем предстать перед лицом повелевающего?!»

И лицо Чагана стало словно из зелёной меди.

Но в этот миг солнце сверкнуло в золотой пластине на груди Невского — и, не рассуждая, ордынский царевич спрыгнул на землю: «Пайцза повелителя!..»