Забереги

В карельских непочатых снегах смертью храбрых, как было сказано, пал красивый избишинский мужик Клим Окатов, и дом его почернел за эти годы — оттого, наверное, что старший из близнецов, Володька, успел вырасти и сложить голову, по какому-то злому выбору судьбы, все на том же Карельском перешейке. Как говорил знавший те места Федор Самусеев, совсем близко они упокоились, отец и сын. Один в сороковом, другой в сорок четвертом, а саван у них общий: непробудные снега под какими-то Лахденпохьями. Так судьба распорядилась: старший из близнецов, весь в батьку-красавца, прошлым, летом пошел воевать, а младший из-за своей уродливой косолапости дома остался, — вот и решай, кому больше повезло. Даже в неурожайное на мужиков военное время над Митей посмеивались Барбушата: самого, говорили, можно и на кровать, а ноги, говорили, лучше уж под кровать. Злили, конечно, осатанелые девки, но сам Митя злостью по ним не исходил. Было ему хорошо и без Барбушат. Вот печка — иное дело, без печки зимой плоховато.

Ее, кормилицу и поилицу, как бомбой разорвало: левый бок, устье и трубу на сторону выворотило, вот-вот рухнет все вниз. Тараканов перед рождеством морозили, неделю в постояльцах у Капы-Белихи всей оравой мостились, а потом на радостях, что тараканы, как немцы под Тихвином, пластом полегли, и нажахали березовых плах. С мороза и разодрало печь. Хошь не хошь, а чини, до тепла все равно не дотянуть.

Чинить, оно дело вроде бы и нехитрое, да где глины взять? На полтора метра промерзла земля. Митя и на картошке крепким вырос, но такую толщу мороза ему не одолеть. Оставалось — искать теплую полынью.

Земля, конечно, не река ключевая, промоин зимних на ней не бывает. Колодец разве? Туда за смертью только спускаться, да и баламутить воду никто не позволит. Подполье? Он слазил вниз, на добрый метр понапрасну зарылся: дом стоял на песке. Делать нечего, решил попытать счастья в кузне. Там раздували иногда горн, да и стены тепло держали, а на откосах за кузней все избишинцы как раз и брали глину — по летнему времени, конечно.

Нехорошо утрамбованный пол разрывать, но Митя решил, что сам же и заровняет ямину. С тем и подступил к кузнице, волоча за собой санки, на которых были плетеная верюга, лом и лопата.

Дело он собирался сделать тихо и стыдливо, чтобы и следов не осталось. Каково же было его удивление, когда кузница встретила угольной гарью и звоном. Молот могли держать кроме него только механик да Самусеев, с левши. Механика он по какой-то неведомой и ему самому причине недолюбливал, а Самусееву не стоило мозолить глаза, раз уж отпустил с работы. Но отступать Мите из упрямства не хотелось, распахнул дымную дверь:

— Здравствуйте… кого сюда занесло?..

— А меня, Дмитрий Климович, — был тусклый, как и все здесь, голос механика.

Митя присел у раздутого горна, наблюдая, как механик в углу ворочает разные колеса. Дело ясное: подвесную дорогу замышляет. Разговоры о том давно велись, невелик секрет.

— Начинаешь, что ли?

— Начинаю. Да и вам, Дмитрий Климович, начинать придется.

— Это еще почему?

— Председатель так сказал, одному мне не управиться.

Митя соображал, что все это значит. Без работы его, конечно, Самусеев не оставит, это уж вынь да положь, но в дымной кузне ему торчать не хотелось, — любил он вольное, полевое или лесное, дело. К тому же и печка не ждет. Если ее сейчас не починить, то до весны никак не дотянуть, еще, может, и целиком тогда перекладывать придется. А где сейчас печники? По всему выходило, что надо ему поторапливаться. Стыдобушку тут лучше было, как вот и окурок, ногой растереть и затоптать.

— Ты не удивляйся, механик, я пол копать буду, — сказал он с заметным смущением, но решительно, даже настырно.

— Копайте, Дмитрий Климович, — ничуть не удивился тот. — Только подальше, горн не своротите.

А все, что легко давалось, вызывало у Мити сомнение. Он принялся убеждать непонятливого механика:

— У нас печка развалилась, а глины в такое время нигде не добыть. Я уж и в подполье пробовал, да там песок. Понимаешь, что будет, если печка совсем рухнет?

— Понимаю, Дмитрий Климович, — был такой же односложный ответ.

— Да печка, печка, говорю! Рухнет! Пол вот копать буду!

— Копайте. Кто вам не дает?

— Да ты! Ты вот и не даешь! Смеешься-то чего?

Под этот крик и стукнула незаметно дверь. Митя как раз собирался покруче поспрошать, с чего это пришлый механик над ним издевается, да вдруг увидел перед собой председателя.

— Что за шум, а драки нету? — слишком даже весело спросил Самусеев.

— Вот он, вот копать не дает, а мне глина нужна.

— Так копай, если нужна.

— Так копать, что ли?

— Так копай.

Они с председателем какое-то время друг на друга смотрели, решая, кто над кем смеется, — и уж в самом деле рассмеялись, одновременно и откровенно.

— Про печку не забудь, голова, — пододвинул Самусеев закопченный обрубок поближе к горну. — А пока посидим в этой волкоморне, покурим.