Забереги

— Да уж разве что в попы, — невесело посмотрела на него Альбина Адамовна. — Плохо вы выглядите. Если тоже говорить по-человечески, вас бы сдать куда-нибудь, в санаторий, что ли…

— Э-э!.. — как пыль, смахнул он ее жалость. — Здесь мой санаторий, возле Айно. Вот чистым воздухом подышу, глядишь, и учительствовать еще осенью пойду.

— Было бы хорошо… — внимательным учительским глазом посмотрела на него Альбина Адамовна. — Не могу я на две деревни разрываться, поверьте, устала за эти четыре года. Хоть и не особо надеюсь, что вы останетесь у нас, а все же радуюсь. Вбирайте в больную грудь наш воздух, побольше вбирайте, Максимилиан Михайлович…

Она уплыла в своем житейском раздумье, оставив часть его и на долю Максимилиана Михайловича. Война войной, рыба рыбой, болезнь болезнью, а ведь ко всему этому он еще и учитель школьный…

За этим сосредоточенным молчанием, в сумерках уже, они доплели последнюю мережу и шестом принялись вымерять еще раз дно разлома. Было оно, оказывается, не везде такое глубокое, в одном месте всего на сажень ушел шест. Здесь и решили ставить две вертикальные связки мережей, по пять на каждом шесте. Как раз весь проход закроют. Надо бы дождаться утра, но Максимилиану Михайловичу не терпелось, да и ночь на этот раз выдалась лунная. Мережи нанизали на заостренные колья, развернули горлами встречь течению, хорошо заперли весь разлом. Поздно вечером уже, в счастливой истоме, легли спать и проспали дольше обычного. А когда утром, еще не завтракая, побежали смотреть, вода в разломе бурлила. Уже предчувствуя удачу, принялись тащить один кол — и вытащить не смогли.

— Айно! — догадался он, что это значит. — Давай отвязывать верхнюю мережу.

Отвязали, подняли… целый ворох крупного живого серебра. Сорожка глупая на нерест шла и, не находя ручьев и речек, совалась в этот разлом, встречь возникшему донному течению.

— Айно! Ты видишь, Айно?

— Вижу, мой туатто, вижу. Теперь ты хороший рыбак, только не упади ради бога…

Ему пришлось опустить руки по плечи в воду, чтобы перерезать скрепы второй мережи и поддеть под обручи веревку. И эта была полна серебра!

Три других они вытаскивали, не чувствуя ни рук, ни ног, да и то верхнюю на подъеме отсекли топором, а нижние опять бултыхнули, решив поднять после отдыха.

До самого обеда надрывались с мережами и рыбы навалили на островной берег — прямо страсть. Сил не было, а время упускать не хотелось — этот дурной нерестовый ход мог оборваться в любую минуту. Снова поставили связки мережей, снова отдохнули и в сумерках выметали обратно. Чуть ли не замертво свалились на свою кровать, уставленную иконами. Измученный таким тяжелым днем, ни богов, ни чертей в эту ночь Максимилиан Михайлович не видел.

4