Забереги

На обед он шел безрадостно, с единственной целью — сирот своих присмотреть. Каково же было удивление, когда в загнетке вместо ребячьего варева оказались настоящие щи, пол был подметен, пеленки были постираны и развешены во дворе, Домнушка завернута в сухое, и в бутылке у нее припасено кипяченое молоко — Юрась как раз поил ее из большой соски. Венька на стол подавал, а Санька попрыгивал под ногами, попискивал:

— А тятька, кали ласка, а к нам новая мамка опять приходила.

Он влепил ему затрещину ни за что ни про что. Санька вроде понимал это, не плакал. Во время короткого роздыха, перед вторым уповодом, пришла Альбина Адамовна, похлопотала по хозяйству, с ребят содрала рубашонки и постирала. Он уже начал привыкать к посторонней помощи, помалкивал на лавке, отдыхая. Но Альбина Адамовна, как-никак учительница, заодно с малышней решила, видно, и его поучить.

— Федор Иванович, — подсела к столу, за которым он лежал, — хозяйку тебе надо. Как ни держи в душе Марысю, а в избе живая женщина нужна. Пропадет Домнушка в первую очередь, не выходите вы ее. Я бы сама пожила у тебя, пока каникулы, да ведь женщина тоже, слухи всякие пойдут. Нельзя мне, Федор Иванович…

Он во все глаза на нее посмотрел: что это у такой ученой бабы в голове? Альбина Адамовна его недоумение поняла, вздохнула совсем не по-ученому:

— Что, Федор Иванович? В старухи меня записал, а старуха в невесты набивается! Не удивляйся, сорок мне только осенью стукнет. Будь жив Ваня, старости бы в такие годы не допустил. Но и теперь, хоть поседела, хоть со смертью Вани на вечное монашество себя обрекла, от слухов дурных не оберегусь. Так-то, Федор Иванович. Сколько могу — помогу, а большего дать не в силах. Вот и выходит: нужна тебе хозяйка.

Он подремывал, но вскинулся как встрепанный:

— Умный ты человек, Альбина Адамовна, а глупости говоришь. Кто мне, после Марыси-то, ласковой такой, будет нужен? Какая тень ее заменит? Сама знаешь, мое счастье кончилось. Тень, она и есть тень, постылая.

Альбина Адамовна выдержала его гневный взгляд и потрепала по спутанным волосам:

— У тебя тоже седина пошла, а молодой еще ты совсем, Федор Иванович. Не пережить тебе монашества… как вот я переживаю…

Что-то горькое, застарелое пробилось в ее словах. Федор и сам, потянувшись, погладил ее по рыжей, заметно посветлевшей гриве:

— Вот как у нас: брат и сестра, да и только!

— Так, так, Федор Иванович. Смогли бы мы с тобой по-братски жить, да люди не поймут этого. Я учительница, ты председатель, сплетен не оберешься. Буду забегать, буду немножко обстирывать, а ты тем временем хозяйку присматривай… Ну, Федор Иванович, Федор Иванович! — смехом притушила она его готовый вспыхнуть гнев, попрощалась с малышней, оставила свои гостинцы и ушла в Вереть — пешком, конечно, на летнее время лошадь у нее отбирали.