Заброшенный полигон

Объявитель сего служивший в Кузнецкой Инвалидной команде подведом­ственной Сибирскому Линейному № 2-му батальону рядовой Семен Игнатьев сын Непомнящий. Имеет три Высочайше установленные нашивки на левом рукаве полукафтана. От роду ему ныне 50 л., исповедания православного, приме­тами росту 2 арш. З³/4 верш., лицом темен, глаза белые, нос обыкновенный, волосы на голове и бровях черные. В службу вступил как из формулярного его списка видно за бродяжество показывающий себя Псковской Губернии рекру­том. В походах не бывал, а получил единовременно на обзаведение дома всего от казны денег 14 руб. 28 ¹/2 коп в 1845 году. В домовых отпусках в 1852 году с 1-го Декабря на 4 мца был и на срок явился. В штрафах был по приговору Томского Губернского Суда с отдачею в военную службу из высланных из России за бродя­жество без наказания. Русской грамоты читать и писать не умеет и мастерства не знает. Ныне рядовой Непомнящий на основании Правила Высочайше установ­ленного 15 Мая 1856 года как выслуживший уже определенный 25-тилетний срок, от военной службы оставлен и отпущен по положению на собственное пропитание где жить пожелает, во всяком Городе, уезде или на прежнем житель­стве у своих родственников, а в С. П. Петербурге и Москве только в таком случае ежели будет иметь возможность к содержанию себя какими либо постоянными занятиями вообще положительными способами. Во время жительства на родине или где изберет таковое сможет он заниматься всякого рода мастерством по собственному его избранию, на общем основании с прочими обывателями, он обязан вести себя честно и добропорядочно, одеваться благопристойно, бороду брить, по миру не ходить, от всяких законам противных поступков воздерживать­ся, и как гражданскому так и местному Начальству повиноваться и никому никаких оскорблений не делать под опасением наказания по силе Государствен­ных узаконений. Ежели рядовым Непомнящим по отставке прижиты будут дети мужеского пола и он не будет иметь постоянного водворения в казенном селении или на отведенных казенных землях, то всех его детей нигде в ревизию не писать, подушный оклад не полагать и в отставную службу или в другия звания ни в ка­ком случае не определять, под опасением неминуемого по законам ответствия. По достижению ими узаконенного возраста обязан он, Непомнящий, без всякой утайки непременно по истечении положенных лет представить их туда куда приказано будет местным Начальством обязанным иметь за этим строгое наблю­дение...»

Далее, едва разобравшись в тексте, писанном сплошь, без знаков препинания, Аня поняла, что речь шла о правах рядового Непомнящего и его детей и о тех скромных привилегиях, которые должны ему оказываться при определении им своего местожительства. Завершалась бумага кратким постановлением:

«Томская Палата сим удостоверяет, что рядовой Семен Игнатьев Непомня­щий по постановлению Палаты 26 октября за № 3401 причислен для одного счета с начала 1873 г. в крестьянское звание дер. Камышинка. Декабря 7 дня 1872 года.

Подлинная за надлежащим подписом.

С подлинным верна: И. д. Полицейскаго Надзирателя...»

Да, бумаги, конечно, впечатляли. От темного бродяги, сунутого после двадца­типятилетней царской службы в глухую деревеньку, до его праправнука, избран­ного председателем колхоза, дистанция гигантская. А еще больше — до аспи­ранта физического факультета, дерзнувшего в той же самой деревеньке прожечь атмосферу сложнейшим прибором собственного изготовления! Как тут не восхи­титься! Однако восторгов почему-то не было — уже который день томила сердце смутная тревога, старые бумаги сделали ее еще более размытой, не­ясной...

Ей вдруг почему,-то показалось, что если бы прямо сейчас, после этих бумаг, взглянуть на Николая, посмотреть ему в глаза, то узнала бы о нем что-то очень важное, может быть, даже главное...

Звякнули входные замки — вернулись Лариса и Вадим, судя по голосам, в очень веселом настроении. Они то и дело спохватывались, что говорят слишком громко, шикали друг на друга, прыскали от смеха, но тут же забывались, хохота­ли и начинали возбужденно переговариваться, как на базарной площади. Потом Лариса долго болтала с кем-то по телефону — аппарат стоял в коридоре. Наконец раздались шаги, и в дверь постучали. Аня поморщилась — так уютно сидела, забравшись с ногами в вертящееся кресло,— вылезла, открыла дверь, впустила Ларису, жестом пригласила проходить, садиться. Лариса замотала головой. Мелко завитые обесцвеченные лохмы напоминали белый шар одуванчика, во­обще голова казалась уродливо громадной и круглой, как у игрушечного болван­чика. От нее пахло вином и табаком.

— Ну, как сумка? Само то? — спросила она.

— Сумка? — удивилась Аня.— Какая?

— Французская, бежевая, через плечо. А разве Коля не сказал?

— Нет, не сказал.

— Ох, значит, выдала его,— засмеялась Лариса.— Сюрприз тебе готовит. К дню рождения, да?

Аня пожала плечами — не больно-то баловал ее Николай такими сюрпризами, как поженились, так в перманентных долгах — из одних в другие, скорее себе сюрприз сделает...