Забвение истории – одержимость историей

Вторая модель названа Винклером негативным национализмом

; он считал его «не менее псевдорелигиозным», чем «настоящий» национализм[227]

. Главную роль в этой модели национализма играет сакрализация Холокоста, фиксированность на нем, делающая истребление евреев негативным смыслом немецкой истории. Предпосылкой для такого взгляда на немецкую историю является представление о ней как о прямой дороге с односторонним движением от Лютера и Бисмарка к Гитлеру, от освободительных (антинаполеоновских) войн к созданию рейха и Холокосту. Тем самым подтверждается идея избранности немецкого народа, только в негативном ключе: национальная гордость превращается в «гордыню вины» (G. Konrad). Зараженные абсолютным злом, немцы как бы устанавливают исторический антирекорд по сравнению с другими нациями. Подобный взгляд раз и навсегда увековечивает в новом виде идею особого немецкого пути.

Третья модель именуется конституционным патриотизмом

. Согласно этой модели, Германия вновь стала нацией, однако нацией постклассической, когда национальный суверенитет ограничивается прочной интеграцией в такие транснациональные организации, как НАТО и ЕС. Да и растущее мультикультурное смешение граждан страны уже не позволяет мыслить постклассическое национальное государство в духе XIX века в виде сообщества, объединенного общим языком и этническим происхождением. Единственным критерием принадлежности к нему остается признание его демократическим сообществом совместной воли и демократических процедур волеизъявления; Эрнест Ренан называл их «каждодневным плебисцитом». Объединение граждан в государство скрепляется коллективными визионерскими мифами; не представлениями об особой миссии, не сознанием общей судьбы, а единственно и исключительно приверженностью демократической конституции государства. Формулу «конституционного патриотизма», предложенную Дольфом Штернбергером, подхватил Юрген Хабермас, настойчивый защитник концепции постконвенциональной и постнациональной идентичности. По мнению Хабермаса, за преступления, «с которыми исторически переплетена собственная судьба», можно нести ответственность только «посредством солидарной памяти о том, чему нет искупления», и посредством «рефлексирующего, критического отношения к собственным трагедиям, формирующим идентичность»[228]

. В полемической конфронтации с историком Михаэлем Штюрмером, советником Коля по национальной символической политике, Хабермас ратовал за критическую нейтрализацию национальной идентичности, единственно пригодную для немцев.

Исчерпывается ли тремя указанными альтернативами возможная модель немецкой национальной идентичности? Прежде всего, необходимо ответить на вопрос, в какой форме должна сохраняться и традироваться «солидарная память о том, чему нет искупления», если отказаться от национальных традиций и от дефиниции коллективной принадлежности посредством исторических нарративов. При всей важности того импульса, который дали левые интеллектуалы своим противодействием созданию положительного национального имиджа, приходится признать, что этот импульс бьет мимо цели. Ведь если в принципе доверять всем символам и традициям, то как сохранить ту самую солидарную память? Никакая транспоколенческая память не может обойтись без символики и организованных форм традирования, которых подобный скепсис лишает всякой основы. Неизбежной альтернативой между негативным и позитивным немецким национализмом служит не полный отказ и не нейтрализация обоих полюсов, а укрощение их радикализма. Рефлексия, критический подход и традиции, формирующие идентичность, не обязательно взаимоисключают друг друга; наоборот, они нуждаются друг в друге и взаимодополняют друг друга. Вместо отказа от соотнесенности с национальным горизонтом и от традиций, который происходит во имя постконвенциональной и постнациональной идентичности, необходима их самокритичная трансформация. Разве могут существовать рамки памяти, солидарной с жертвами Холокоста, если эти рамки никак не связаны с национальной идентичностью, национальной культурой и историей? Позитивный национализм, как и негативный национализм, дискредитируют себя односторонне узким отбором ориентиров для национальной идентификации, что весьма характерно для коллективной памяти. Лишь в поле взаимодействия обоих полюсов возникает то напряжение, которым активизируется критическое сознание, делая работу над немецкой историей незавершимой задачей.

Постепенно складывается общественный консенсус относительно того, что после воссоединения Германии немцам не стоит полностью дискредитировать или отвергать идею национального.