Забытый. Литва

Глебыч иногда плевался, слушая россказни Кориата или доклады дружинников о невозможном нахальстве Юли, чаще же хохотал во всю глотку. Караван шел, татары вели себя спокойно, держались особняком, разбойников не встречалось, становилось все холоднее, но и к дому все ближе и, наконец, осталась позади Коломна и замаячили впереди московские колоколенки.

Кориат стал серьезен при встрече с Москвой. Этот странный городок вызывал в нем любопытство и уважение. Появившийся ниоткуда посреди разоренной дотла Руси, он торчал как кость в горле у всех: и у Твери, и Новгорода вольного, и у могучего Олгерда, да и у Орды, видно, скоро колом встанет, в этом Кориат не сомневался с тех пор, как увидел московское посольство в шатре Джанибека.

То, что сам он будет лишь ставкой в игре Семиона с Олгердом, Кориат отлично понимал, потому за себя не беспокоился. Чувствовал, что ждать, а может быть и клянчить выкуп у прижимистого братца придется долго, поэтому собрался всерьез и как можно уютнее устроиться в Москве.

Сам-то он бы устроился. Но ведь пленник! Тут уж не до жиру, как князь Семион посмотрит. И только в этом отношении свидание с московским князем беспокоило Кориата.

* * *

Когда его ввели к великому князю, тот не поднялся из-за стола, только показал рукой  — проходи, садись. Кориат молча прошел и сел напротив. Он впервые видел «гордого» князя. Облик его действительно был внушителен, а жест высокомерен, и Кориат невольно как-то внутренне ощетинился, очень он не любил, когда с ним разговаривали свысока.

Семион смотрел исподлобья выжидающе, лицо его, широкое и с довольно широким прямым носом, но одновременно какого-то хищного, ястребиного вида, открыто грозило. А Кориат молчал.

Наконец Семион прервал молчание:

—  У вас в Литве при встрече здороваются?

Кориат несколько потерялся. Он ждал угроз, приготовился к отпору, а тут...

—  Прости, Великий князь. Но я пленник. Негоже, вроде, пленнику с приветами лезть...

—  Не держишь ты себя за пленника. Разве вот со мной только. Кориат пожал плечами:

—  Как можно иначе?

—  Да уж не знаю. Видно, родство наше не забыл. Как в дом родной завалился. Меду одного сколько уже успел перевести.

—  Ну уж! Неужели и тебе меду московского жалко?

—  Смотря кому,  — Семион покривился вроде и весело, а все с угрозой,  — а не допускаешь ли ты, ловкач-посол, что сгною я тебя в яме за художества твои в Орде? Водички будешь просить Христа ради, а не меды жрать.

—  Воля твоя, князь. Но не думаю.  — Кориат остался спокоен.

—  Почему?

—  Ну, во-первых, потому, что я только посол, сам говоришь, и исполнял задумку Олгерда, а не свою. Кстати, клепать на Москву по замыслу вовсе не собирались, это уж так, по ходу дела, уловки дипломатии. Во-вторых, ничего из задуманного я не исполнил, никакого вреда тебе не нанес, а пожалуй, даже укрепил твои позиции в Орде. Разве не так?

Семион промолчал.

—  И третье: твоя политика теперь будет  — прижать Олгерда. Ты его уже прижал, завладев мною, и теперь будешь меня продавать. Так какой тебе прок товар в яме гноить? Тем более  — родня как-никак.

—  Видишь ли, ты такой товар, который чем круче гноить, тем быстрей и выгодней можно продать. А?

Кориат опять пожал плечами:

—  Тут пережать легко. Но ты ведь еще моего мнения не узнал.

—  О чем?

—  О твоих отношениях с Олгердом. Ведь я с самого начала был за то, чтобы с тобой перво-наперво союз заключить,  — начал врать Кориат.

—  То есть ты хочешь сказать, если я тебя в яме буду держать, ты мне помогать не будешь, а если медом буду поить, то подскажешь, как тебя выгодней Олгерду продать?  — Семион весело поднял брови.

—  Ну что ты, князь,  — Кориат прикусил губу, пряча в усах улыбку,  — все продать, да продать... Не купцы ж мы все-таки. Просто теперь мое мнение начинает перевешивать: Литве с Москвой в мире жить надо.

—  Ради чего же вы в Орду поперлись?

—  Орда нас и сама давит, и с хунгарами и поляками легко о многом договаривается. А тут мы сами еще своим налетом позапрошлогодним добавили. В общем, прощения я в Орду ездил просить. Уговорить хотел хана, чтобы Польше не помогал, а то она самого его стучать начнет. А тут ты со своим посольством.

—  Ну ладно!  — цыкнул Семион.  — Тоже мне  — святоша, друг. А что ж на Москву наговорил? Что выход ордынский утаиваем?

—  А разве ж это секрет?  — рискнул Кориат.

—  А ваше ли то собачье дело?! Я к Олгерду в карман не заглядываю!

—  Не сердись, Великий князь. У Олгерда сейчас голова кругом. Соседи все как сговорились. Все могущественные, и все  — на нас! Тут хоть кого-нибудь, хоть как-нибудь, хоть чуть-чуть ослабить...

—  Ослабить... Нет чтобы помириться, тыл обезопасить, да на главного врага повернуть!..

—  Вот-вот!! Вот, Великий князь! И я это, слово в слово, Олгерду говорил! Да не послушал он меня тогда. Теперь бы послушал...

—  Да теперь уж куда ему деться!.. Но кто же вам всех страшней?

—  Орден, князь. Это наказание Божье!..

—  А Польша?