Забытый. Литва

—  Ну и ладненько. Эй, ребята! Возьмите его. Давай все потихоньку к болоту... Станислав! Сторожи, пока все не уйдут. Смотри, отсюда не стреляй. Видишь, они сюда не суются пока.

—  Вижу.

—  Добро. Пошли.

Но когда стрелки тремя цепочками потекли в лес, Бобер опять остался:

—  Станислав, потери есть?

—  Бог избавил. Не знаю, как у вас...

—  Михаил?

—  У меня все целы. Гаврюха вот только...

—  Гаврюху выходим! Ну, крепко, крепко! Я не ожидал.

—  И я не ожидал,  — откликнулся Михаил.

—  Эх, если б не перемудрили мы, полк развернули! Ох и наворошили бы!

—  Не жалей, воевода,  — возразил монах, который тоже не ушел и сидел тут рядом с Митей.  — Вон, посмотри, сколько их скачет. Увидели бы нас, быстро очухались. Это сейчас они чумные, когда не знают, где враг, откуда удара ждать, а так... Слишком их на нас много...

—  Не-е-ет! Разбежались бы, как зайцы, только лови, да в мешок. Но теперь что уж... После драки...

Всадники по-прежнему к лесу не приближались. И правильно делали. Станислав то и дело хватался за лук, и Бобер то взглядом, то голосом одергивал его. Разведчики собрались вокруг Бобра поплотней, спокойно поглядывали на поляну.

Там быстро успокоились. Потушили пожары, оделись, переловили коней, поутихли.

Прошло еще минут десять, и тут наконец показались пешцы. Три небольших отряда, человек по пятьдесят, направлялись к лесу.

—  Ну вот. Эти к нам. Пора сматываться.  — Бобер огляделся, махнул рукой. Разведчики поднялись и быстро, ступая след в след друг другу, бесшумно зашагали в чащу.

Митя пошел вслед за дедом. Сзади топал монах. Утренний лес обволакивал тишиной и покоем. Ночные приключения как-то не будоражили. Вроде бы радоваться надо: первый бой и так удачно. Но то ли бессонная ночь с непривычки, то ли пережитые волнения действовали, Митя очень скоро и сразу почувствовал усталость, неодолимо захотелось спать. Глаза закрывались сами собой. Он начал спотыкаться, раз наступил деду на ногу, другой...

Тот остановился и внимательно взглянул на внука:

—  Что, вояка, спишь?

—  Сплю...  — равнодушно сознался Митя.

—  Молоде-е-ец!  — протянул дед.  — Крепка у тебя, значит, натура, коль ты после этакого  — спишь. Только потерпи до острова. Отец Ипат, развесели князя, расскажи ему байку.

—  Сейчас,  — отец Ипат криво ухмыляется.  — Я вот крапивы наломаю. Как споткнется, так крапивой по шее, самое от сна средство.

Они тронулись дальше. Монах вправду сломил две большущие крапивы, шел, помахивая ими, и то ли напевал, то ли бормотал что-то про себя. Со стороны он казался очень спокойным и довольным собой, но на самом деле... Он все вспоминал этот момент на поляне... Как забыл все на свете, понесся, старый пес, со всех ног... и рук и четверенек... »Забоялся, что отстану... А мальчишку бросил! Если бы не Гаврюха, пришлось бы тебе Митеньку хоронить.  — Мороз пошел у него по коже, он то и дело передергивал плечами, ежился.  — Одного... Из всех одного! Вот было бы... И все из-за тебя только, мудак, скотина, бурдюк с дерьмом!»

Увидев, что Митю опять стало мотать по тропе, он махнул его тихонько крапивой по шее,  — тот подпрыгнул и пошел ровно,  — и вдруг, приводя в изумление идущих сзади разведчиков, принялся хлестать себя по физиономии, приговаривая:

— Скотина! Скотина! Скотина!..

* * *

Войны дальше не получилось. Кейстут успел разбить Жигмонта до того, как к нему подошли подкрепления. Краковский полк наткнулся на войско Любарта, был крепко потрепан и отброшен по направлению к Белзу.

Хунгары, не дождавшиеся союзников и получившие известие о поражении Жигмонта, поспешно отступили тоже к Белзу. Куражу после Бобровой вылазки у них сильно поубавилось, а вид остатков краковского полка, встретившего их в Белзе, вовсе поверг в уныние.

«Бобрам» так и не пришлось соединиться с Любартом. На сосновый остров, где Бобер ждал своих гонцов, те вернулись с вестью о Любартовой победе и приказом вновь выйти на ту самую поляну. Но когда Бобер вернулся туда, стало известно, что Жигмонт уже вступил в переговоры с Кейстутом от имени короля Казимира.

Потянулись посольства, миссии, послания, разговоры.

Бобер увел своих домой, и первая Митина кампания на том закончилась. Боевого опыта он не набрался, зато приобрел нового друга.

За Гаврюхой они с отцом Ипатом ухаживали, как за родным. Митя только никак не мог понять, чего монах-то так старается.

Гаврюха очень стеснялся сначала вниманием княжича и особенно монаха, которого считал очень важным, недоступным человеком.

Но понемногу, когда попривык, открылся и оказался очень сметливым и умным, симпатичным парнем.

Когда перебитая ключица его срослась, начала подживать, Гаврила схватился за меч, любимое свое оружие, стал помахивать им, насколько хватало сил в руке и терпения к боли в ране.

Митя присмотрелся и поразился: меч в руке дедова отрока летал совсем не так, как учили его, Митю, совершенно не по правилам, но легко и естественно, как-то сам собой.

—  Как это у тебя?

—  А?! Нравится!? И рука не устает!

—  Но ведь Станислав по-другому учит.

—  Учит... Только помахай по его, в момент устанешь.