Зачем цветет лори

Оникс замерла, почти не дыша, не в силах поверить в то, что он говорит. Он что, следил за ней? И в то же время ясно понимая, что он не шутит.

— Ты больной, — прошептала она. — Ты просто безумец…

Лавьер сжал ей плечи, посмотрел в глаза, и девушка застыла от ярости и желания, что бушевала в его глазах.

— Да, я совершенно больной и безумный, Оникс. Я чудовище, раяна. И запомни: твоя жизнь принадлежит мне, и только я буду решать, когда тебе умереть.

Оникс вздохнула, потом ударила его сапогом по голени и отскочила. Бросилась туда, где лежал клинок, скользя на мокром камне, схватила сталь, развернулась. Он уже был за спиной, усмехался, и девушка ударила, не раздумывая, изо всех сил, целясь в сердце, да хоть куда-нибудь! Никогда и никому она так не желала смерти. Но там, где только что стоял мужчина, ее рука прошла сквозь пустоту, и она потеряла равновесие, упала на колени. Снова вскочила. И снова бросилась на него, замахиваясь, желая не ранить, а убить, прирезать, как бешеную собаку. И снова — мимо. Лавьер усмехался и уходил от ее атак без усилий, играл с ней, забавлялся. Со скоростью его реакций и движений, усиленной даром и бесконечными тренировками, попытки раяны убить аида были смешны.

Но это было забавно и заводило его еще сильнее. Он любил борьбу, и ярость девушки нравилась Лавьеру гораздо больше ее равнодушия.

Аид с наслаждением вдохнул аромат цветка, смешанный с запахами дождя и моря, поймал Оникс, вывернул ей руки, заставляя выпустить нож, отбросил его ногой.

— Хватит, — сказал он.

И опустил голову, нежно прикоснулся губами к ее шее, заскользил вниз, одновременно поднимая ее платье, трогая бедра. Юбки мешали, их было слишком много, и он дернул подол, безжалостно раздирая новое платье. Закинул ее ногу себе на пояс, прижал к стене башни.

Девушка откинула голову, ловя губами холодные капли, всматриваясь в далекое небо, на котором даже звезд не было. Одна сплошная кромешная тьма. Тьма вверху, тьма внизу, тьма в его глазах. Она попала в водоворот темноты, из которого не выбраться, не спастись. Оникс не знала, как бороться с ним. В ней бушевала ярость, ненависть и понимание, что она снова проиграла, что этот противник ей не по зубам.

Он дернул шнуровку, освобождая ее от корсажа, потянул ткань вниз. Дождь капал Оникс на грудь, соски сжались от холода, и аид с жадностью втянул один в рот, второй накрывая ладонью. Дождь был холодным, а его тело таким горячим… Губы жадными, а руки нежными, словно он боялся сделать ей больно… Хотя разве может аид чего-то бояться? Он целовал ее так чувственно, что ярость Оникс странным образом переплелась с возбуждением.

Потом он повернул раяну спиной к себе, наклонил над балюстрадой, и девушка со страхом увидела, как бьется в темной пропасти море. Понимая, что если аид толкнет — она полетит в эту бездну. Ее тело дрожало под его пальцами, дыхание учащалось, и когда Лавьер прикусил ей кожу на спине, на холке, Оникс выгнулась от внезапного удовольствия. Он наклонил ее еще сильнее, так, что она просто зависла над пропастью.

— Смотри, — шепнул он, не прекращая своих ласк, — ты ведь хотела туда прыгнуть? Эта вода ледяная, а под водой камни, такие острые, что могут разрезать твое тонкое тело, раяна. Неужели смерть лучше моих ласк, Оникс?

Горячие пальцы нежно погладили внутреннюю сторону ее бедер, коснулись такой чувствительной точки.

— Тебе ведь нравится? — выдохнул он.

— Это… ничего не меняет, — простонала она, чувствуя, как нарастает внутри наслаждение, и желая большего.

Он перевернулся вместе с ней, сел на ограждение, там, где балюстрада смыкалась со стеной башни, оперся спиной. Ласкал, глядя ей в глаза, не позволяя отвернуться.

— Боль и удовольствие стоят рядом, Оникс, — хрипло сказал Лавьер. — А ненависть легко перерастает в страсть, а потом в любовь… Просто ты еще этого не знаешь. Видишь, ты так ненавидишь меня, но все равно хочешь…

Ей хотелось презрительно рассмеяться на его слова, но она не стала. Потому что глаза Оникс говорили «нет», а тело дрожало, желая большего.