Зачем учить математику

Тихонов с надеждой смотрел на Гришину, но та демонстративно его не замечала.

Незаслуженный пендель

Юрий Петрович ушёл из школы. А может, его уволили за рукоприкладство, никто не знал. Тихонов, хотя и дал в душе клятву верности Гришиной, всё равно был рад, что физрук больше не сможет домогаться исторички. Не нравился он ему, слишком грубый и тупой.

Пару недель физкультуры не было, и ученики пользовались чудесной возможностью, чтобы сбежать из школы на весеннюю улицу. Вырвавшись из адской кузницы, где из детей выковывают членов общества, из этой узкой клетки с шипами, они расправляли крылья свободы и летели в парк напротив, чтобы выкурить сигарету-другую. Там, стоя под ещё не оперившимися каштанами, они подставляли свои лица лучам нового солнца и жадно вдыхали воздух свободы вперемежку с табаком.

Но всему приходит конец, и безфизкультурью тоже, и однажды им объявили: физкультура на этой неделе будет! Это была плохая новость, как будто им сообщили, что во вторник после третьего урока назначен расстрел.

В этот день Тихонов, как и все, пришёл со спортивной одеждой. Только Васильков собирался заниматься в туфлях и школьной форме. Одноклассники уже предвкушали, как с ним будет разбираться физрук, сколько позора придётся ему вытерпеть. Жалко было Василькова, но не ясно, почему он не хотел быть нормальным, а вел себя придурочно, не так, как все.

Новый физрук задерживался, и появилась надежда, что и сегодня урока не будет. Когда учителя нет, это прекрасный шанс побеситься. Причём, если известно точно, что учитель не придёт, беситься хочется не особенно. Но если есть риск, если знаешь, что в любой момент может открыться дверь и он зайдёт, то другое дело – это возбуждает! Сразу начинаешь орать, бегать по стенам, хохотать, как больной.

Именно этим они и занялись в раздевалке, только Васильков задумчиво привалился к батарее и грустно смотрел в окно, мечтая, наверно, о том, чтобы о нём не вспоминали. Тихонов с Массажиным затеяли такую игру: залезали на высокий подоконник и прыгали с него, пытаясь свалиться друг на друга. При этом в полёте они выкрикивали всякие неприличные слова. Грохот стоял ужасный. Денисов не хотел прыгать и пытался остановить их.

– Вы офигели, хватит! Вся школа слышит. Марго придёт!

Но именно эта опасность и заставляла их продолжать. Что-то в этом было от русской рулетки, когда сидящие за столом по очереди стреляют себе в голову из пистолета, заряженного одним патроном. Рано или поздно выстрел прогремит – такова теория вероятности. И он прогремел.

Едва Тихонов в очередной раз приземлился, как в раздевалку ворвался разъярённый физрук – седовласый, худой и высокий, с бледным лицом и пылающим взглядом. Ближе всего к нему стоял Денисов, и физрук, размахнувшись, влепил ему сокрушительный пендель. Денисова отбросило к стене. Он, возмущенный, хотел что-то сказать, но физрук не дал ему этого сделать.

– Вы охренели? Что тут происходит!? Вы понимаете, где вы находитесь!

– Извините, – пробормотал Массажин и кивнул на Денисова, – он больше не будет.

Денисов злобно свернул глазами.

– Так, чтобы через минуту все построились в зале. Так, а это что? – он заметил Василькова.

– У меня формы нет, – уныло сказал Васильков.

– Иди домой! – и физрук вышел.

– Вот везука Василькову, блин, – возмутился Рыбенко, – я тоже в следующий раз так приду.

В дверях снова возник физрук:

– В таком случае это будет твой последний раз.

Дуня Субботина

В День святого Валентина всё получилось совсем неудачно, и теперь, на восьмое марта, Тихонов не хотел повторять старые ошибки. В тот раз он сочинил стих для Серёгина, чтобы он анонимно адресовал его Дуне Субботиной. Так уж было принято у них в школе – в этот день посылать анонимные валентинки. Причём Гришиной он ничего не послал, а вот для Серёгина постарался. И напрасно. Дуне Субботиной стих совсем не понравился.

На перемене она подошла с клочком бумаги прямо к Тихонову, потому что все знали, кто основной поэт в школе, и спросила с красным от гнева лицом, так что каждая веснушка засияла:

– Ты накалякал?

Дуня Субботина занималась борьбой и была очень крупной девочкой. Крепкая, коренастая, каждая нога толщиной с тихоновский торс. Никто не хотел с ней ссориться, потому что не известно было, чем всё закончится. Впрочем, Тихонов знал, чем – она его побьёт.

И вот она стояла перед ним, смотрела снизу вверх так, словно смотрит сверху вниз, и мощные её руки были готовы порвать его на части.

– Ты? Давай, говори!

– Это от Серёгина пришло, – уклончиво вымолвил Тихонов и потупился.

Субботина перевела взгляд на Серёгина. Тот ещё ничего не понял, но когда она сделала в его направлении несколько цепких борцовских шагов, он бросился бежать.

– Дуня, – крикнул он из конца коридора, – но сочинил-то Тихонов! Я же хотел как лучше, хотел тебе приятное сделать…

Субботина вновь обернулась к Тихонову, но тот уже мчался к лестнице.

– Уроды! – закричала Субботина и, подумав секунду, рванула за Тихоновым.

От звука её тяжелых шагов, которые били по лестнице, словно молоты, Тихонову стало не по себе.