Задание Империи

— Нет, не самолет. Чайку. Белую чайку в синеве неба.

— А, вижу. В ней много покоя, в ней много простора… Давайте ляжем на спину и будем парить в воде, как чайки.

«Как тут чудесно, — подумал Виктор, — и речка, и эти чайки, и пароход, и ивы, окунувшие свои косы в струящиеся воды. Здесь нужно устраивать профилакторий и возить народ из нашего времени дышать чистым воздухом и купаться в фантастически чистой Десне».

— Ай! Помогите!

Виктор рванул к Краснокаменной насколько хватало сил, раскидывая брызги по сторонам.

— Что такое?

— Нога… судорога.

«В такой теплой воде? Никогда бы не ожидал».

— Держитесь за плечи. Только осторожно. Плыву к берегу. А у вас с собой есть иголка?

— Зачем?

— От судороги можно иголкой уколоть, чтобы прошло. Неприятно, но лучше, чем утонуть.

— Нет. А у вас?

— И у меня, как назло. В следующий раз надо будет взять. Не отпустило?

— Пока нет…

Работая руками, он дотянул до знакомого прохода между ивами; под ногами почувствовалось твердое дно.

— Ай! Не могу идти. Помогите, пожалуйста…

Виктор аккуратно перехватил Татьяну, взяв ее на руки; она крепко ухватилась за его шею.

— Никогда такого не было… наверное, оттого что вчера весь день на ногах.

Стараясь не споткнуться, он аккуратно начал выходить из воды; ее лицо было совсем рядом, большие глаза смотрели прямо на него, ее губы были прямо против его губ, по плечам и шее стекали капли воды. Лицо ее не отражало страдания — напротив, казалось, что оно светилось затаенной радостью и предвкушением какого-то счастливого события, которое вот сейчас должно произойти. Он аккуратно уложил ее на холст, и в этот момент по ее телу пробежала легкая дрожь, но не от холода; он не заметил на теле ее «гусиной кожи».

— Все еще сводит?

— Да. Не отпустило.

Он взял ее руками за икру и слегка помял; мышца оказалась расслабленной.

— Так легче?

— Не знаю… Помассируйте еще…

— Надо сделать искусственное дыхание.

— Зачем? — удивилась она, но в этот момент Виктор нагнулся и припал к ее губам. Она застонала, пытаясь что-то сказать, но тут же затихла и закрыла глаза.

— Что вы делаете… — произнесла она, когда он оторвался, чтобы перевести дух, — все прошло, и я не наглоталась тины… ах…

Виктор начал осыпать поцелуями ее обнаженную шею и плечи.

— Ну все, хватит же… не надо, пожалуйста… не надо…

Но сама не сопротивлялась.

Глава 20

Тайна истории

— Самое печальное, что я этого сама и хотела, — сказала Таня.

Она уже привела в порядок свой костюм, сменила купальную шапочку на пляжную шляпку и подставляла себя солнечным лучам, испарявшим последние капли с ее кожи, не спеша потягивая откупоренное пиво и закусывая таранькой.

— Я просто мечтала, что кто-то вот так, без лишних слов и ухаживаний… Понимаешь, когда начинают долго и стандартно ухаживать, уговаривать, рассказывать о себе… по профессиональной привычке быстро распознаешь человека, он тебе раскрывается со всеми своими сторонами, всеми минусами, а у кого их нет… И в конце концов начинаешь думать, а зачем, и неужели вот с ним и придется… А так — теперь это уже не столь важно, что мы друг о друге узнаем. Странно, правда? — И она улыбнулась.

— Ничего странного.

— Все странное. Ты странный. Как будто жил в другом мире. Привычки столичные, а по женской линии словно вырос в деревне.

— А тут у нас разве не столица губернии?

— Брянск и Бежица — большая-большая деревня. И не говори, что ты не слышал о теории «стакана воды».

— Слышал. Но не разделяю.

— Консерватор? Сколько же тебе? По виду вроде как еще не сорок.

— Так хорошо выгляжу?

— Юморист. В сорок у людей уже внуки вырастают. Средний срок жизни мужчин в России. Слушай, где ты прятался во время половой революции?

«У них тут еще и половая революция была? А у нас? Теория «стакана воды», нэповское болото, утром регистрировались, вечером разводились… Троцкий как-то выдал: очень много говорят о половом вопросе, записки на всех собраниях — с чего бы? Чего это они были все такие озабоченные? Как-то у нас этот кусок истории здорово вымарали…»

— Ты же сама сказала. Я был консерватором.

— Ох, сомневаюсь я… И что же ты делал, когда при Республике брак объявили вольным союзом? Требовал закрыть общества «Долой стыд!» и бюро свободной любви? Собирал народ громить молодежные общины, где не только один суп на всех варили? Ты уже тогда считал, что это англичане гадят, как теперь церковь говорит? А, прости. Мне немного ударило в голову — счастье, пиво, река и солнце. Я должна была сразу понять — это была настоящая, сильная страсть, ты был выше павловских рефлексов. Не обиделся?

— Ничуть.

— Мне иногда надо выговориться, а особо не с кем. Только не о себе, о себе я рассказывать не хочу.

— Можешь о чем-нибудь другом.

— Например?

— Например? О Великом Голоде.

— А ты что, о нем не знаешь?

— Хотелось бы услышать твой взгляд. Почему он вдруг произошел, что из-за него стало.

— Не устраивает то, что везде написано? То, что Великий Голод устроила плутократия, чтобы извести народ на Руси и продать страну колонизаторам?

— То, что везде написано, всем известно.

— Но я же не историк.

— Это и хорошо. Ты — единственная и неповторимая.