Миф о «Дополнительных протоколах».
Зачем вообще было нужно, чтобы какие-то давно забытые «Дополнительные протоколы» к Договору между СССР и фашистской Германией выносить на столь значительный уровень обсуждения? Да по той простой причине, что «Дополнительные протоколы» давали повод говорить о «незаконности» присоединения Прибалтийских республик в 1939–1940 гг. к Союзу ССР и таким образом формулировать предлог для требования их выхода из СССР, а следом за ними и всех остальных республик. Не менее важно было и то, что в этой истории присутствовала и польская сторона. Кто вообще первым поднял эту тему в связи с «перестроечными» процессами? Пока все указывают на В. М. Фалина, бывшего посла в ФРГ (где эта тема несколько раз обыгрывалась то в печати, то в мемуарах политиков), а в настоящее время — научного сотрудника одного из «мозговых штабов» в Германии. В своих мемуарах он вспоминает: «В 1986–1987 гг. я привел в движение все доступные мне рычаги, чтобы пролить свет на тайны предвоенной политики СССР. Готовность помощников генсекретаря Михаила Горбачева — Анатолия Черняева и Георгия Смирнова — действовать заодно вселяла надежды.Когда весной 1987-го был созван партийный Олимп для обмена мнениями по данной теме, я счел свой долг почти выполненным. Поспешил. От присутствовавшего на Политбюро Смирнова мне известно, что все выступавшие, включая Андрея Громыко, с разной степенью определенности высказались в пользу признания существования секретных протоколов к договору о ненападении и к договору о границе и дружбе, заключенных СССР с нацистской Германией соответственно в августе и сентябре 1939 года. Кто-то из присутствовавших отмолчался. Итог подвел Горбачев: „Пока передо мной не положат оригиналы, я не могу на основании копий взять на себя политическую ответственность и признать, что протоколы существовали“.
Вроде бы забота о чести Отечества и государственная мудрость повелевали семь раз отмерить, прежде чем отрезать. Дебатов не было. И если бы спор даже развернулся, кто сумел бы подвергать сомнению утверждение Горбачева, будто советские оригиналы протоколов как в воду канули? Никто, кроме Валерия Болдина, хранителя высших тайн партии и государства. А он был приучен держать язык за зубами» [4.115.С.10].
В комментарии к мемуарам сообщается: «Версия В. М. Фалина о том, что М. С. Горбачев с 1987 года знал о содержании закрытого пакета № 34, подтверждается пометкой, сделанной на пакете рукой заведующего шестым сектором Общего отдела ЦК КПСС: „Доложил т. Болдину В. И. Им дано указание держать пока под рукой в секторе. Книгу можно вернуть в библиотеку. 10.7.87. Л. Мошков“. Но о какой книге идет речь в записке Мошкова? Это широко известные на Западе и еще в сталинские времена объявленные в СССР „фальсификацией истории“ дипломатические документы германского министерства иностранных дел, содержащие материалы о советско-германских отношениях в 1939–1941 годах. Впервые их предали огласке на Нюрнбергском процессе в 1946 году. В начале „холодной войны“ они были изданы на немецком и английском языках государственным департаментом США. Эту книгу и имел в виду Мошков» [4.116.С.10].
Послушаем теперь «хранителя тайн» В. И. Болдина, которому тюрьма развязала язык:«…Во второй половине 1980-х годов интерес к этим документам резко возрос. Когда я вступил в должность заведующего общим отделом ЦК, мне доложили, что секретные протоколы хранятся в архиве. Причем оказалось, что они не законвертованы, не имеют особых грифов и штампов, а потому могли быть доступны многим работникам ЦК. Я попросил, чтобы документы показали мне, и немедля пошел на доклад к М. С. Горбачеву. Секретные протоколы состояли, если мне не изменяет память, из двух листков текста, завизированных Риббентропом и Молотовым, а также довольно большой карты западных районов СССР и сопредельных стран, подписанной Риббентропом и Сталиным. Подпись Молотова на секретном протоколе была сделана латинскими буками. Главная загадка, которая всех сбивала с толку или была причиной сомнений в подлинности немецких копий протоколов, больше не существовала. Изменяя своим правилам, В. М. Молотов действительно подписался латинскими буками. Не думаю, что это случайность. В таких вопросах импровизаций не бывает. Скорее всего, он рассчитывал на то, что достоверность документа может быть поставлена под сомнение. Впрочем, Сталин не хитрил, и три буквы его имени и фамилии „И.Ст.“ на карте ставили все на места.
М. С. Горбачев внимательно прочитал протокол и развернул на столе карту со старой и новой границей СССР на западе. <…> Он не удивился наличию этих документов, скорее в его интонации было раздражение, что пришлось прикоснуться к прошлому.
— Убери подальше! — сказал он в заключение.
А между тем интерес к секретным протоколам в стране и за рубежом возрастал. Их стали искать В. М. Фалин, А. Н. Яковлев. Я доложил об этом М. С. Горбачеву, Он коротко бросил:
— Никому ничего показывать не надо. Кому следует — скажу сам.