В 1860 году британский химик Фредерик Гатри создал в лаборатории смесь, которая оказалась горчичным газом. В маленьких дозах он вызывал легкие симптомы, такие как раздражение кожи и глаз, но в больших разрушал легкие. Этот яд атакует ДНК внутри клеток, то есть сам механизм жизни.
К сожалению, открытия ядовитых химических соединений часто приводили к их использованию в качестве оружия, и во время Первой мировой войны горчичный газ убил более 90 тысяч человек и искалечил более миллиона человек. Желто-коричневое облако висело над местами сражений, словно предзнаменование боли, которую оно причинит солдатам. Уже через несколько часов их кожа покрывалась красными пятнами, и со временем они превращались в желтые пузыри. Когда дискомфорт перерастал в хрипы и жесткий кашель, солдаты по-настоящему пугались. Это значило, что газ поразил легкие и мог стать причиной смерти.
Сразу после Первой мировой войны ученые исследовали воздействие, которое газ оказал на выживших. Они обнаружили, что костный мозг солдат – место, где образуются клетки крови, – почти полностью разрушен. Пациенты нуждались в регулярных переливаниях крови и страдали повторяющимися инфекциями. Это открытие оставалось за полями медицинских исследований два десятилетия, вплоть до начала Второй мировой войны.
Говорят, что бомбардировка итальянского города Бари в 1943 году[16]
стала инцидентом, благодаря которому в медицине появился новый спасительный метод лечения – химиотерапия. Немецкие самолеты бомбили стоявшие в гавани американские корабли, один из которых был загружен 70 тоннами горчичного газа. После бомбардировки облако токсичного газа накрыло город, вследствие чего в следующие месяцы погибла почти тысяча человек.Выжившие стали объектами изучения американских исследователей, которые обнаружили удивительные последствия беспорядка, наведенного газом в организме. Ученые быстро заметили, что у выживших практически отсутствовали лейкоциты, клетки иммунной системы. Горчичный газ выводил ее из строя.
Это открытие навело ученых на размышления. Было ли в опасном газе то, что могло бы бороться с видами рака, поражающими иммунную систему, а именно с лимфомой и лейкемией? Они провели ряд испытаний и разработали одни из важнейших препаратов от рака, доступных в настоящее время. Среди них был метотрексат – средство для химиотерапии. Так рак превратился из смертного приговора в заболевание, поддающееся лечению.
В послевоенный период внимание исследователей привлек аутоиммунитет: они выявляли все больше заболеваний, вызванных чрезмерной активностью иммунной системы. Некоторые светлые умы подумали: если эти препараты от рака «отключают» иммунную систему, значит, они могут быть полезны пациентам с аутоиммунными заболеваниями. Результаты исследований, проведенных в 1960–1970-х годах, намекали, что при лечении ревматоидного артрита метотрексат эффективен в гораздо более низких дозах, чем применяются для лечения рака.
Проблема была в том, что врачи крайне скептически относились к применению лекарства от рака для лечения заболевания, которое считали неопасным. Пациенты не умирали от ревматоидного артрита так, как от рака. Немногие ученые, продвигавшие этот метод лечения, столкнулись со значительным сопротивлением. Один из них даже сказал, что не стал публиковать результаты многообещающего исследования, потому что у него больше не было сил противостоять постоянному сопротивлению коллег.
Вследствие этого метод лечения ревматоидного артрита и других аутоиммунных заболеваний, таких как анкилозирующий спондилит, псориаз и болезнь Крона, стал применяться только в 1980-х годах. Низкие дозы метотрексата частично сдерживали иммунную систему и уменьшали воспаление. При прекращении приема лекарства у пациентов начинались новые свирепые приступы. Непрерывный прием низких доз метотрексата, препарата для химиотерапии, остается краеугольным камнем лечения ревматоидного артрита.
В 1980-Х ГОДАХ ДЛЯ ЛЕЧЕНИЯ РЕВМАТОИДНОГО АРТРИТА НАЧАЛИ ПРИМЕНЯТЬ СРЕДСТВА, КОТОРЫЕ ИСПОЛЬЗОВАЛИСЬ В ХИМИОТЕРАПИИ.
Марит начала принимать метотрексат в середине 1990-х годов. В то время других эффективных методов лечения не существовало. К счастью, благодаря двум британским исследователям это внезапно изменилось. Они открыли ингибиторы ФНО, и это стало важнейшим прорывом со времен кортизона и метотрексата.
Революция
В 1980-е годы в Лондоне, приблизительно в то же время, когда заболела Марит, Равиндер Майни[17]
(я считаю его одним из своих главных вдохновителей) и Марк Фельдман[18] совершили революцию в лечении широкого спектра аутоиммунных заболеваний, открыв так называемые биологические препараты. Они производятся из живых клеток или тканей и отличаются от традиционных лекарств. Это большие молекулы, похожие на собственные белки организма. Биопрепараты сокращают проявления аутоиммунных заболеваний, воздействуя на определенные части цепной реакции, приводящей к воспалению.