Загадка мадам Лю

— Почему? Я поступал в институт. И сдал экзамены.

— А учиться не пошли?

— И это вы знаете. Я пошел работать туда, где работает отец. Меня тянуло туда. Я хотел доказать, что осилю. Не только отец может так тяжело работать. Я никогда не упрекал, что кто-то работает на легких работах.

— Вы имеете в виду мать?

— Да.

— Выходит, отец ее всегда упрекал?

— Но это же, наверное, для вас ничего не значит… Ну, какое в самом деле… Ну зачем вы так?

— Кто рассказал вам об отце? — спросил его на последнем допросе Струев.

— Плохое? Или хорошее? Как он поднимал шахту? Или — как ходил по девкам? Здесь, в кабинете, вы не сможете мне ответить. Но разве я глухой? Разве я не узнал бы? Разве я не узнал бы, что отец и к моей жене приходил?

— Вы бросились на нее… и за это?

— Не знаю. Мне было противно говорить с ней, если к ней ходили мужики. Причем мужики, которые состоят со мной в родстве. Потому при встрече мне не хотелось обнять его. Я, я…

— А если это сплетни?

— Не знаю. Только не заостряйте, что я бросился на нее. Я ухватился за кофточку… Если вы взялись за меня как за убийцу, я вам тут не пригожусь. Вы не потому пути идете.

— А почему Вера все-таки написала так зло о вас?

— Она мне грозила, что напишет в «Комсомольскую правду». Я, по ее мнению, развратный человек… Но разве вы не служили в дальнем гарнизоне? Я видел до этого женщин. Я жил с женой почти полгода. Мне было смешно глядеть на пацанов, которые хвастались связями с женщинами, а сами были сопляки. У меня рост метр восемьдесят восемь… Я освоил все фигуры в танцах, которые не осваивают даже полутораметровые шибздики… Мне говорили: «Какой красивый парень!» Вы знаете, что значит танцевать в паре с женами моряков, которые в длительной командировке? Скажем, где-то в темных водах Северного Ледовитого океана или Антарктики? Женщины!.. Вы даже не представляете, что это такое — женщины дальнего запущенного гарнизона! Морячки, вечно ждущие…

— Ваша жена тоже ждала три года.

— Она не ждала. Три года не ждала. На второй год она считала себя свободной, потому что я об этом ей написал.

— Вы оповестили ее после того, как вам написала мать?

— Вы имеете в виду — этот лесок, катание на велосипеде? Так? Ведь у вас должно быть все под рукой? Это так…

При первом свидании с сыном она сказала:

— Если бы я знала, что так получится… Я бы никогда не написала тебе то письмо. И я, может, разошлась бы. Разошлась ради тебя.

— Нет, не в этом дело. Развести… Развести нынче совсем пустяк. Наша жизнь только всех и разводит. Ты посмотри… Скажем, у вас были прекрасные соседи. Но стоило поставить спаренный телефон, — вы перестали разговаривать друг с другом. Стоило подрасти их сыну и жениться, — они перестали разговаривать и с ним, и с невесткой. Только потому, что надо делить квартиру… Потому ты не права! Мы бы и так разбежались.

Он был бледен, не брит. Отмахнулся, когда сказала: «Ты бы побрился!» Ему все было вроде безразлично. Она, однако, чувствовала: он живет в себе, она не достучится к нему в душу. Он не пускает никого туда. Он занят собой, он вынашивает что-то. Она же его знала хорошо!

У нее теперь не было никого, кроме него. После того, как ее муж стал ходить к той молодой стерве, она потеряла его, она жила теперь по-своему, худо, по инерции. Она ждала приезда сына. Оказалось, он никого не подпускает к себе, не подпускает и ее.

«Разошлась бы ради тебя…» Искренне ли она говорила, если только и думала о себе, если только и думала, как отомстить мужу очередным своим увлечением.

И сейчас, после свидания с сыном, она шла, отыскивая себе прощения.

Она подошла к поликлинике. Ее поджидал Соболев. Они вошли в притихшее здание. Приема уже, конечно, не было.

— Зайдем туда, — кивнул он, и она поняла, куда ее зовут.

Они пошли в подвал, где недавно лежала еще Ирина. У дверей он остановился и пропустил ее.

— Здесь она лежала?

— Здесь.

— Ты что-то рассказывала о нас следователю?

— Нет.

— Хорошо. Я тебе скажу об одном… Если ты думаешь, что я что-то сделал… Хотя… Я только тебе могу рассказать. В тот вечер я заглянул в окно… По-моему, где-то рядом был твой муж. Это так… И он может сказать, что видел меня. Он стоял поодаль. А я заглянул к ней в окно… Там было несколько человек…

— Был ли мой сын среди них?

— Нет. Там его не было. Они стояли вокруг стола. Они были, ты прости, в чем мать родила. Я не видел всего, потому что понял, что сюда идет и твой муж. А позже подошел и сын. Что потом было — я не знаю…

— Это ты виноват, Саша. Ты. Ты ее развратил…

— Я ее сделал женщиной.

— Но ты и меня сделал женщиной. Я стала гулять только после тебя. Меня уже тянуло к другим мужчинам.

— Я не виноват.

— Ты делал и с ней, как со мной? Сразу приходил и делал?

— Зачем ты спрашиваешь? Ты же, к примеру, сама просила, чтобы я так делал… Просила и она… Она же моложе тебя, она… Нет, как же так? Почему я тогда ушел? От них всех! Почему не остался и не следил за ними?

Он заплакал.

— Тебе не показалось, что все это делается насильно? — Жестко оборвала его.

— В том-то и дело! И я не прощу себе этого. А вдруг это так и было?.. Как я сплоховал!

— Ты заметил, кто с ней был?