Загадка мадам Лю

— Можно было заметить? С одной стороны — твой муж следит за мной… Он всегда глядел из-за кустов… Я знаю, что… Я знаю в общем, что это были совершенно чужие люди…

— Не наши? Не поселковые?

— Конечно, нет. Это были, по-моему, с рынка… Черные…

— И ты молчал, когда тебя подполковник спрашивал?

— Мне надо было еще рассказать и о тебе, и обо всем… Ты представляешь, к чему все это приведет?

— Но он мой сын!

— Я знаю, его отпустят. Но вообще… При чем тут он? Мы в опасности с тобой. Ты пойми… Ты — крупный работник… А я хотя и потерял шахту, у меня шанс взлететь теперь… Все идет — как надо.

— Саша, почему мы должны все это скрывать ради чего-то такого, что не осуществимо?

— Дура! Мы должны в конце концов быть вместе. И никто нам в этом не помешает…

Соболев опустился на каменный пол и снова заплакал. Он что-то бормотал, и она понимала его — он плачет об Ирине. О ее молодости. Он потерял молодую красивую женщину, которая удовлетворяла его похоти. Она это только теперь поняла. Он при ней плачет о другой, убитой. Да, он не мог ее убить, раз так плачет. Видно, он в самом деле ее любил. И пришел сюда, чтобы поплакаться. Но разве он не понимает, что она — тоже женщина?

Странное чувство ревности охватило ее, и если бы он теперь подошел к ней, она бы согласилась на все. И он к ней подошел… И здесь, в этом пыльном подвале, она выполняла все его мужские приказы…

После всего, что случилось, они вышли поодиночке, направляясь в сторону шахты. Потом зашли в кафе и выпили вина. Ей очень хотелось вина.

8. ДОЧЬ УБИЙЦЫ?

Утром следующего дня Катю привела уже теща. Она сказала, что в садике карантин и, как они хотят, так пусть и поступают: старики тоже имеют какие-то планы — нужно оставить ребенка, следовало предупредить.

Катя удивленно разглядывала их: они — дядя и ее мать — спали вместе? Она потребовала, чтобы они «быйстренько» вставали, умывались, чистили зубки, потому что баушка дома не «приготовила зайтрак».

— Отвернись, — попросил Катю Ледик.

— Ой, да вставай так, — сказала сонно Ирина — они так и лежали в постели, пока ее мать разъясняла из другой комнаты насчет карантина в детском садике. — Ты вообще поменьше с ней церемонься, сядет на голову.

— Мама, непьявда! — Катя подошла и погрозила матери пальчиком. От девочки пахло цветочным мылом, в ее черных волосах красовался синий бант. — Ницево яй не сяйду!

— Ну, беги отсюда, коза! — откинула одеяло Ирина. — Я-то тебя знаю! Это ты деда и бабу можешь обманывать, а меня не проведешь!

Ирина схватила Катю, прижала ее к себе и стала целовать. Та запищала:

— Мама, мама! Азви ты ни идишь бант?

Она стала тыкать ручкой в свою головку.

— Ах, ах, ах! У нас — бант. Славно… Кто завязал? Дед? Или баба?

— Мама, какая азница? Хооший, а? Пояди, пояди, дядя и ты! Оохий!

— Как ты сказала? Дядя? Это кто тебя уже научил? Это твой папа!

— Ты же недайно называла дгуоо папу — папой! У тебя дугой папа…

Ледик не скрывал и перед Васильевым после первого допроса: он опять ударил тогда Ирину. Его удар пришелся в плечо, она упала на кровать и, кажется, разбила локоть. И, естественно, заплакала.

— Понимаю, — сказала она ему. — Может ты и прав.

Он промолчал.

— Это ты можешь сделать еще раз. Мать уже ушла. Я действительно заслужила. Но тогда, зачем ты пришел?

Одевшись, он не стал завтракать, а сразу направился к шахте. Он хотел найти отца, но ему сказали, что отец спустился под землю.

— А что ты хотел? — спросил его парень, назвавший себя бригадиром. К отцу проситься?

— Да.

— Да иди ко мне.

— А сколько станешь платить?

— Надо прикинуть, посоветоваться.

— С кем?

— С бригадой, естественно. Сам я такие вещи не решаю.

— Правильно, — почему-то согласился Ледик.

— Слушай, парень. Но отец говорил, что ты уедешь в город, будешь учиться… Что, деньги понадобились?

— А ты святым духом питаешься?

— Значит, с семьей будешь жить? Или с отцом и матерью?

— А ты откуда про меня знаешь?

— Ты что, забыл меня? Я — Дмитриев. Тебя знаю вот с таких лет. — И показал рукой на свой пояс.

Бригадир Василий Дмитриев рассказывал потом следователю: Ледик поболтался около нарядной приличное время, а потом, ближе к обеду, исчез (в протоколе было записано): пошел вместе с какимто своим новым знакомым пить пиво.

Через три допроса уже Ледик вспомнил с кем он ходил и с кем пил пиво. Фамилия его — Прошин. «А-а, Прошин!» — скривился тогда Васильев. Антон Прошин. Ханыга, врун, побирушка. Вынет свои три рубля из кармана — ты добавляй! Как уж потом умудряется заначить свой трояк, на следующий раз, догадайся. Прошин из своих прожитых тридцати трех отбухал четырнадцать лет в местах отдаленных по разным статьям. Он и возразил, когда Ледик заявил: «Хватит, поболтался, разводиться не хочу», что его, Ледика, бабу тягал тут один…

— Тягал, учти, как хотел. Она у тебя солнышко. Светит одному, а другого не греет. Сука буду, я видал баб многих, за это били… Но к ней бы… И ползком, и по-пластунски. Хотя бы ножку поцеловать. Обожаю подобных!