Я подумала, что просить Митю сделать копию «Мадонны», включать его в нашу аферу, бесчестно и жестоко, все равно что обокрасть ребенка. Я хотела уже отказаться от этой мысли, хотела уйти, но тут в моей голове, в моей душе зазвучал голос Александра… волшебный, завораживающий, гипнотический голос моего Алессандро, и все мои благие намерения пошли прахом.
И я сказала Мите, чего от него хочу.
Разумеется, я не могла сказать ему правду – я наскоро сочинила историю о каком-то сумасшедшем коллекционере, который страстно желает получить хорошую копию «Мадонны дель Пополо», неотличимую от оригинала, и готов заплатить за это большие деньги.
– Только это нужно сохранить в секрете! Никому не проболтайся – копировать музейные картины без разрешения руководства музея нельзя. А добиться такого разрешения ужасно трудно…
Я думала, что он заартачится, начнет задавать неуместные вопросы, и даже заготовила какие-то объяснения – не слишком правдоподобные, надо признать, но ничего этого не понадобилось.
Он посмотрел на меня преданными собачьими глазами и спросил только одно:
– Это нужно тебе?
И я как будто увидела саму себя со стороны.
Я поняла, что Митя сделает для меня все, что угодно, как я все, что угодно, сделаю для Алессандро.
Он согласился без лишних разговоров.
Я дала ему старый холст, который где-то раздобыл Алессандро, и еще несколько хороших репродукций «Мадонны дель Пополо», несколько качественных цветных фотографий.
Но этого было мало – ему непременно нужно было видеть оригинал. Даже самая лучшая фотография искажает нюансы цвета, не говоря уже о характере мазка, толщине красочного слоя. В идеале ему нужно было, чтобы оригинал стоял перед ним во все время работы. Художники-копиисты обычно так и работают – в музейном зале, перед той картиной, которую они копируют.
Но мы никак не могли этого допустить.
Мы должны были все сохранить в тайне.
Однако Митя настаивал на том, что должен хотя бы внимательно осмотреть картину, причем не один раз.
В своем теперешнем виде Мите нельзя было показаться в музее. Для начала его бы туда просто не пустили. Тогда я привела его в порядок, побрила и подстригла, купила ему новый недорогой костюм, и на следующий день он с самого утра пришел в музей.
Митя прошел в зал «Мадонны» и остановился перед картиной. Он стоял перед ней час и другой.
Я занималась своими делами и только изредка заходила в зал проведать его.
Он стоял неподвижно, как статуя, и только его глаза двигались, как будто впитывали, поглощали картину сантиметр за сантиметром, мазок за мазком.