Загадка железного алиби

Четыре кошмарных года я работал на Генри Дрю в Юньнане, провинции на пасмурном Юге. Препятствия одно за другим были преодолены, и на руднике началась добыча меди. Время от времени до меня доходили тревожные слухи о безобразном и бесчестном поведении старика Дрю, но я решительно отмахивался от них.

Если я стану рассказывать в деталях о результатах своей работы, меня могут обвинить в хвастовстве. Достаточно упомянуть, что я добился успеха. Мы снова встретились с Генри Дрю в Шанхае, и он сказал, что гордится мною. Я рискнул напомнить ему об обещании выделить долю в собственности. Он ответил, что это мне, наверно, приснилось. Он не помнил такого обещания. Я пришел в ужас. Возможно ли это? Сердито и многословно я высказал ему все, что думаю о нем. Он слушал молча.

— Принимаю, — сказал он, когда я остановился, чтобы набрать воздуха.

— Принимаете что? — уточнил я.

— Ваш отказ от работы.

Я подтвердил отказ, сопроводив его новыми суждениями о его характере. И отправился к себе в отель, чтобы решить сложную задачу получения места на судне, отплывающем на родину.

Все лайнеры в те дни были забиты до отказа, но я все-таки сумел достать билет на ноябрь. Мне сообщили, что с кем-то еще из мужчин меня поселят в каюте судового врача. Я слышал, что Генри Дрю тоже плывет на этом пароходе, но совсем не ожидал, что, оказавшись на борту и зайдя в каюту, увижу его там над открытой сумкой. Судьба, находясь в игривом настроении, выбрала именно его третьим в нашей компании.

Он был ошарашен еще больше, чем я, и предпринял титанические усилия, чтобы попасть в другую каюту. Однако даже деньги не помогли ему добиться этого, и нам пришлось совершать путешествие домой вместе. Зайдя в каюту ночью, я увидел, что он лежит на своей койке и свет с наружной палубы освещает его желтое лицо. Глаза у него были плотно закрыты, но он явно не спал. Думаю, он опасался меня. И у него были для этого все основания.

И вот, наконец, теперь, на этой мрачной пристани я избавился от его гнусного присутствия. Хотя бы этому я мог радоваться. К тому же воспоминание о том, как он со мной поступил, стало постепенно выветриваться из моей головы, потому что у меня еще ныли другие, куда более глубокие раны. В самый разгар неприятностей с Дрю я неожиданно повстречал прекраснейшую девушку на свете и только пару минут назад на палубе китайского судна попрощался с нею навсегда.

Я покинул пристань и ступил на тротуар. Воздух из-за тумана был тяжелый и сырой, тротуар мокрый и скользкий, с телеграфных проводов над головой капала вода. Я видел неясные огни города, слышал его несмолкающий гул, звонки трамваев и шорох колес по мостовой. Мимо скользили странные, загадочные фигуры, передо мною появлялись и исчезали чужие лица. Это была набережная Эмбаркадеро, старинный «Варварский берег», известный всему миру. Где-то здесь, скрытые туманом, располагались здешние дансинги, где тихоокеанские бродяги в навсегда ушедшем прошлом веселились в привычном пьяном угаре.

Я остановился, оглядываясь.

— Такси надо, мистер? — спросил плохо различимый человек, появившийся рядом.

— Если отыщется, — ответил я. — Похоже, это не так-то просто.

— Это низовой камышовый туман, — сообщил он мне. — Каждый год примерно в это время он надвигается с камышовых полей от Сакраменто. Никогда раньше не видел, чтобы он задерживался здесь так поздно. Да, сэр, это необычно.

В ответ на мои расспросы он пояснил, что камыш это что-то вроде тростника. Но младенец Моисей, оставленный в тростнике, вряд ли чувствовал себя таким же потерянным, как я в эти минуты.

— Постарайтесь что-нибудь разыскать, — велел я.

— Только ждите здесь, — отозвался он. — Это потребует времени. Не уходите.

И снова мне пришлось оставаться на месте, а вокруг сновали туда-сюда непонятные тени. Где-то там, за плотной завесой тумана, деловая жизнь города продолжалась, как обычно, и я вернулся в мыслях назад, на палубу оставленного мною парохода, к удивительной девушке по имени Мэри-Уилл Теллфер.

Да, она удивила меня — и смелостью, и очарованием. Я познакомился с нею еще в Шанхае. У нее тогда, как и у меня, началась черная полоса. Ведь Мэри-Уилл преодолела пять тысяч миль, чтобы выйти замуж за Джека Пейджа, своего возлюбленного из сонного южного городка. Она не видела его шесть лет, но они оживленно переписывались, а дома жизнь была скучной и монотонной. И потом, полагаю, она была сильно в него влюблена. Словом, дома были и женихи, и шутки, и слезы, но Мэри все же уплыла в Шанхай навстречу своему семейному счастью.