Предложение было единодушно поддержано, против в такой ситуации был только Джанибек Герай, который заявил: «Как только это письмо и указ будут отправлены, у вас сейчас же потребуют моей выдачи. Я знаю, что меня ожидает; кончено дело: я уезжаю, прощайте!» Сказав это, Джанибек вместе со своими немногочисленными сторонниками покинул османский лагерь и направился в Каффу. Вслед за ним пустилась убегать и турецкая конница, не знавшая о решении военного совета и не желавшая погибнуть в завтрашней битве. А за ними побежали около тысячи закованных в кандалы невольников, которые тащили в османском войске пушки.
Топот многочисленной конницы и лязг цепей не могли не услышать татарские дозорные. Когда отряды крымцев бросились вслед за отступавшими турками и в первой же стычке погиб всеобщий народный любимец нурэддин Девлет Чобан Герай, это настолько разозлило татар, что у деморализованных и уступавших им числом турок не осталось никаких шансов спастись. Османское войско обратилось в беспорядочное бегство, а крымцы настигали их на пути к Каффе и безжалостно уничтожали: «Солдаты побежали, один обгоняя другого; пушки с повозками были брошены. Татары, прискакав, захватили повозки, наполненные имуществом и припасами; забрали орудия, перетоптали лошадьми пехотных янычар, латников и гарнизонцев; догнали повозку с казной капудан-паши и захватили все это».
Разгром турок был окончательным – не спасся почти никто. Немногочисленные вырвавшиеся живыми османы вместе с Джанибеком Гераем и свитой поспешно вышли в море. На плечах отступавших победоносные татары ворвались в Каффу, гарнизон которой, лишенный отправленных в поход пушек, не смог оказать должного сопротивления. Город грабили и опустошали, случались пожары, но даже это не помешало местному населению благосклонно оценить произошедшее. Проживавший в Каффе армянский священник писал: «Благодарим всемогущего Бога, Царя царей, за то, что Он смилостивился и укрепил силы благословенных Шахина Герай-султана и Мехмеда Герай-хана, чье правление в Стране Солхатской и в Кефе принесло достаток, мир, любовь и покой». Да и пострадали от захвата города татарами в основном не местные христиане, преимущественно греки и армяне, а турки.
Вышедший в море капудан Реджеб-паша, который не мог отплыть в Стамбул после такого разгрома, зная, что там его ждет неминуемая казнь, отправил к Мехмеду Гераю в качестве парламентера Мухаммеда-субаши, который сказал следующее: «Мы пришли, чтобы посадить Джанибека Герая ханом, основываясь на поговорке, что “Татарин слуга того хана, который не умер”. Мы надеялись, что, как только мы явимся в Кафу, народ обратится к нам, и ожидали этого; но поговорка не подтвердилась. Тогда мы сказали: “Подвинемся еще вперед на один-два перехода: наша цель не война”, и попробовали. Вы же поспешили, и вот какое бедствие произошло от этого; а вы хотете еще завладеть кефской крепостью».
Возмущенный хан Мехмед ІІІ Герай прервал эту речь гневными словами: «Слушай, чорбаджи, ты препираться, что ли, с нами пришел? Так теперь не время спорить. Тебе неизвестны те насилия, которым я подвергался от дома Османского!» После этого хан кратко изложил историю своих бедствий. Возразить на его правдивые и исполненные горечи слова было нечего, и посланник сказал следующее: «Слова ваши, мой государь, совершенная правда, но как вам теперь угодно решить? Если вы не оставите Кефе, это станет причиной большой войны. Пусть будет, как было: ханство по-прежнему останется за вами, а за Шахином Гераем звание калги, только будьте добры с домом Османским, возвратите захваченных в плен людей и орудия и выведите из Кефе татар».
После совета с калгой, а также татарскими и ногайскими беями предложение Реджеб-паши было принято и хан вывел свое войско из захваченного города. Несколько недель спустя прибыл султанский указ о подтверждении ханского титула Мехмеда ІІІ Герая. Спасая лицо, турецкий падишах утверждал, что назначение Джанибека и поход османских войск на крымцев не были его монаршей волей, всему виной самовольно действовавший визирь. Прекрасно понимавший смысл этой дипломатической игры, крымский хан поддержал Мурада IV, в очередной раз заявив, что никоим образом не стремится выступать против султана. Мехмед ІІІ Герай всячески выражал свою покорность и преданность турецкому властелину, однако было понятно, что отныне хан – единовластный правитель Крыма и лишь от его доброй воли зависит подчинение тем или иным повелениям из Стамбула.