Загадки истории. Крымское ханство

В действительности же паника, охватившая сердцевинные земли московского государства была колоссальной по своим масштабам – в народной памяти не изгладились еще страшные воспоминания о Батыевом нашествии и происходивших в то время зверствах. Сигизмунд Герберштейн, гораздо менее заинтересованный в политически грамотном и идеологически выдержанном изложении событий, нежели московские летописцы, писал об этом: «Василий, видя себя не в состоянии отразить столь сильного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего шурина Петра, происходившего из татарских царей, и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до такой степени поражен страхом, что, отчаявшись в своем положении, несколько времени прятался, как сообщают некоторые, под стогом сена. Двадцать девятого июля татары двинулись далее, наполнив все окрестности на широком пространстве пожарами, и навели такой страх на московитян, что те не считали себя в достаточной безопасности в крепости и в городе. При этой суматохе, от стечения женщин, детей и других лиц непригодного к войне возраста, которые убегали в крепость с телегами, повозками и поклажей, в воротах возникло такое сильное смятение, что от чрезмерной торопливости они и мешали друг другу, и топтали друг друга. Это множество народа произвело в крепости такое зловоние, что, если бы враг остался под городом три или четыре дня, осажденным пришлось бы погибнуть и от заразы, ибо при таком стечении народа каждый вынужден был отдавать долг природе на том месте, которое занял. В то время в Москве были литовские послы, которые сели на лошадей и пустились в бегство; не видя ничего кругом по всем направлениям, кроме огней и дыма, и считая, что они окружены татарами, они спешили до такой степени, что в один день достигли Твери».

В сложившихся обстоятельствах едва ли не единственным грамотным решением, принятым в суматохе до смерти напуганным Василием III, было назначение наместником Москвы царевича Петра – принявшего крещение татарина Худай-Кула, брата по отцу покойного казанского хана Мухаммед-Эмина и отравленного в московском пленении Абдул-Латыфа. Это явно было сделано для того, чтобы найти возможности для спасения города путем переговоров, упоминание о которых в источниках крайне скудны.

Идеологически ангажированные русские летописи вовсе писали, что Москва была спасена благодаря некоему божественному вмешательству. В частности, в Никоновской летописи было сказано, что татары стремились «скороспешно со всяким безрассудством достигнуть богохранимого города Москвы», но «возбрани им божественная сила, не дала приблизиться им», и захватчики «возвратишася, далеко до города не дойдя». Софийская вторая летопись, правда, сообщала, что крымский хан не пошел на Москву, однако же послал многочисленные отряды для опустошения ее окрестностей: «стоял сам царь на Северке, а воинов распустил, а изгоном иные люди были в Острове, в великого князя селе под Москвою, да на Угреше монастырь сожгли». Подобные сведения сообщает нам и Вологодско-Пермская летопись: «Татары под Москвою повоевали, и под Москвою монастырь Николы-чудотворца на Угреши и великого князя село любимое Остров сожгли. А иные татары и в Воробьеве, в великого князя селе, были и мед на погребах великого князя пили, и многие села князей и бояр около Москвы пожгли, а людей пленили. Царь же стоял на едином месте десять дней промеж Северки реки и Лопасни за шестьдесят верст от Москвы».

Москва, как видим, была оставлена князем на произвол судьбы – Василий ІІІ каких-либо активных действий по защите города не предпринимал и даже переговоры о его спасении не вел. Сигизмунд Герберштейн сообщает, что «наместник (крещеный татарин царевич Петр. – А. Д.) и бывшие с ним в карауле сочли за лучшее ублажить душу царя Махмет-Гирея, послав ему возможно больше подарков, в особенности же меду, и отвратить его от осады». Видимо, Петр знал о пристрастии крымского хана к хмельным медам и пытался так задобрить завоевателя. Действительно, летописи, расписывающие то, как татары «мед на погребах великого князя пили», косвенно подтверждают эту гипотезу.