Загадки истории. Крымское ханство

Расчет Мехмеда Герая полностью оправдался: стоило Сахибу Гераю прибыть в Казань, как возмущенные и обозлённые двухлетним московским засильем и насильем казанцы восстали, перебили московских стрельцов и гвардию Шах-Али, захватили самого хана с женой и намеревались казнить его. За поверженного вступился Сахиб Герай, поскольку не подобало проливать ханскую кровь Чингизидов, да и молодой хан был еще – ему исполнилось всего 15 лет. Шах-Али явно заслуживал милостивого отношения, поскольку действовал в Казани не самостоятельно, а под полным контролем и по наущению князя московского Василия ІІІ. «Казанские сеиты, и уланы, и князья своей клятве изменили, взяли себе из Крыма царевича Саи-Гирея (Сахиба Герая) царем в Казань, а Шигалея царя с царицею выслали из Казани, а великого князя гостей, переграбив, у себя держали», – писал об этих событиях летописец. Вместе с Шах-Али, которого в одной рубахе усадили на худую лошадь, двинулись и его малочисленные сторонники – состоявшая из трехсот человек свита. Выслали из освобожденного города и московского воеводу, который должен был самолично доложить своему повелителю о случившемся.

Казанское вооруженное восстание против московского владычества и утверждение на Казанском ханстве Сахиба Герая, родного брата крымского хана Мехмеда Герая, было крупнейшим стратегическим поражением Москвы. В свое время московский князь осмелился ослушаться крымского владыку и самовольно посадить на казанский престол своего ставленника. Это не могло оставаться безнаказанным. Против Москвы и так уже вырисовывалась польско-крымская коалиция, а теперь к ней прибавилась и взбудораженная недавними московскими унижениями Казань, стремившаяся как можно скорее поквитаться с обидчиками.

Не удивительно, что именно казанцы лишь несколько недель спустя после утверждения на престоле Сахиба Герая первыми вторглись в московские пределы. Галицкий летописец писал: «мая в 26 день прихожили татары казанские с черемисами на Унженские волости и на парфян (жители Парфянского уезда Костромской земли) и много зла учинили и в полон повели, а иных иссекли и пошли прочь». Русские войска стойко защищали родные палестины: «Унжане на переем пришли и много с татарами бились, и много татар и черемисов побили, и плен весь отняли, и на костях стояли».

Месяц спустя поход казанцев повторился. «Июня в 4 день пришли татары под Унжу, и к городу приступили, и мост зажгли и ворота. И помог Бог унжанам, татар много побили пищалями и пушками. А волости попленили и полону много взяли, и долго стояли, и прочь пошли».

Крымский хан Мехмед Герай тем временем вынужден был отложить запланированный на весну московский поход. Препятствовали этому некоторые внешнеполитические проблемы, оставшиеся за пределами блестяще очерченного вокруг Москвы осадного треугольника, сторонами которого были Крым, Польша и Казань. Прежде всего, к союзу не удалось привлечь хаджи-тарханского (Астраханского) правителя Джанибека. Мехмед Герай писал ему: «Мы с тобою братья, я дружил с московским князем, но он изменил мне: Казань была нашим юртом, а он посадил там султана из своей руки, которого Казанская земля, за исключением одного сеида, не хотела. Казанцы прислали ко мне человека просить у меня султана, и я им в Казань отпустил султана, а сам иду на московского князя со всей своею силою. И если ты хочешь быть со мной в дружбе и в братстве, то выйди и сам на московского князя». Претензии крымского властителя были вполне обоснованны, но имевший собственные политические соображения Джанибек отказал ему. Впрочем, ожидать от него какой-либо помощи Москве также не приходилось – ему выгоднее было оставаться в роли третьей, не задействованной в открытой борьбе стороны, дожидаясь, когда противники ослабят друг друга.

Значительно более существенным препятствием весеннему походу крымцев на Москву стала позиция османского султана Сулеймана І Великолепного (1520–1566 гг.), который вел в это время войну с союзной Польше Венгрией. Враждебная Польше Московия при таком геополитическом раскладе рассматривалась султаном в качестве ценного союзника, ослабление которого было Стамбулу невыгодно. Прознав о готовящемся крымским ханом масштабном московском походе, падишах открыто пригрозил Мехмеду Гераю: «Мы слышали, что ты хочешь пойти на землю московского князя. Побереги свою жизнь и не ходи на него, ибо он мой большой друг, а если пойдешь на московского князя – то я пойду на твою страну».