Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Таким образом, сам Мармон утверждает, что прекратил начатые и незавершенные переговоры с Шварценбергом, и, как пишет Б. Фролов, «…остается только определиться, верить ему в этом или нет. Во всяком случае, тот же Манфред не утруждает себя доказательствами лжи Мармона, ограничиваясь расплывчатой формулировкой „как выяснилось позже“. В пользу Мармона также говорит тот факт, что во время начатых переговоров маршал требовал от Шварценберга гарантий сохранения армии со всем ее оружием, багажом и боеприпасами, а также гарантий сохранения жизни и свободы Наполеона. Известно письмо, которое Мармон отправил Шварценбергу в ночь с 3-го на 4 апреля 1814 года, в котором говорил, что „готов покинуть со своими войсками армию императора Наполеона при условии предоставления письменных гарантий“».

Как видим, забота о спасении армии, а также желание получить гарантии сохранения жизни императору весьма сложно вписываются в образ подлого Мармона-предателя. «Почему же Мармон вел речь о сохранении армии, ведь ей, казалось бы, уже ничего не угрожало? Все объясняется тем, что Мармон знал, что император, движимый безумными амбициями, собирался 5 апреля начать штурм Парижа, а это означало бы бессмысленное уничтожение остатков армии и самой столицы. А до 5 апреля оставался всего один день. Почему он требовал письменных гарантий для Наполеона? – пишет С. Нечаев. – Не потому ли, что просто был порядочным и все еще преданным ему человеком, очень скоро ставшим преданным им? Заметим, что Мармон не обговаривал никаких личных благ для себя лично. Он думал только о Франции, об армии и о Наполеоне. Весьма странная позиция для изменника родины, не правда ли?»

Значительным и весьма спорным является вопрос и о так называемом переходе 6-го корпуса на сторону союзников, а также о той роли, которую сыграл в этом деле Мармон.

Рональд Делдерфилд характеризует это событие следующим образом: «Переход в отсутствие Мармона шестого корпуса на сторону врага – еще одна загадка в истории этой бурной недели. Даже если допустить, что вины Мармона в том нет, человеком, ответственным за шаг, уничтоживший последние шансы на согласие царя на регентство, остается генерал Суам, временно командовавший войсками Мармона в Эссоне. Вполне возможно, что он действовал по собственной инициативе, вопреки приказам своего начальника. Возможно, однако малоправдоподобно». Впрочем, для Виллиана Слоона, по версии которого главным виновником также выступает генерал Суам, объяснение очевидно: «Из Фонтенбло прибыл ординарец с приказанием Суаму явиться к императору по делам службы. Нечистая совесть рисовала воображению этого генерала всяческие ужасы, а когда затем приехал адъютант Наполеона Гурго и потребовал с Суамом свидания, генерал этот тотчас же предположил, что его непременно арестуют, и страшно испугался. Созвав других, столь же скомпрометированных генералов, он рассказал им о своих опасениях. Немедленно же войска были поставлены в ружье. Около полуночи им отдано было приказание идти вперед».

Аналогичной версии придерживается и Рональд Делдерфилд. Он пишет: «Столкнувшись с вероятностью скорого трибунала и даже расстрела, если посольство Наполеона увенчается успехом, Суам и четыре его товарища-офицера ожидали исхода с понятным нетерпением. Когда из Фонтенбло один за другим прибыли несколько курьеров, требуя немедленного появления Мармона или его заместителя в императорском штабе, беспокойство сменилось паникой. Собрав дивизионных командиров, Суам предложил им действовать сообща и без малейшего промедления. Они должны были выступить в Версаль, тем самым выполнив первый пункт соглашения Мармона с врагом». Что же произошло на самом деле, разобраться сложно. Более того, теперь уже не только трудно, но и не представляется возможным с достаточной точностью сказать о том, действовал ли генерал Ж. Суам по собственной инициативе, вопреки приказам своего начальника, или все его действия были согласованы с Мармоном. Ясно одно – безапелляционно обвинять в этом Мармона, вероятно, все же не следует.