Загадочный город

Целеустремленность и желание обмануть мучителей спасли его сейчас так же, как спасли в прошлый раз. В тупике последнего тоннеля он обнаружил цветной квадрат — оранжево-красный, того же размера и формы, что черная и белая плиты; квадрат тоже был украшен цветком. Ференсен нырнул в него. Они не преследовали его в прошлый раз и не пойдут теперь, как паучиха не отправилась вдогонку за Валорхенд и Горэмбьюри. Жители Лост Акра знали свое место.

Ференсен вынырнул в кирпичном тоннеле, там, где Ротер впервые выходил за пределы города с северной стороны, неподалеку от стартовой площадки Гонок Великого Равноденствия. Он выбрался наружу, весь покрытый илом, истекающий кровью и смертельно уставший, но продолжая оставаться человеком — точно таким же, как несколько столетий назад. Полуголый, но радостный оттого, что ноги ступают по земле, Ференсен отправился домой.

На закате самого длинного дня в году на Айленд Филде зажигали большие костры и жарили на железных вертелах большие туши.

В «Душе подмастерья», временно разместившейся в палатке, щедро разливали «Крепкое», а Ферди восстанавливал финансовые потери и заодно завоевывал новых почитателей. Сноркел произнес свою речь несколько позже, чем рассчитывал, но причину задержки объяснить не мог. Все испытывали столь потрясающее ощущение благоденствия, что Городской совет просто обязан был взять на себя львиную долю успеха. Самих Ферди преувеличенные восторги заботили много меньше, чем тяжесть кошельков и сохранение в тайне рецептуры «Молота».

Все пришли к единодушному согласию, что ярмарка середины лета в этот раз выдалась просто замечательная. И лишь Орелия испытывала какое-то неуютное подозрение, что что-то пошло совсем не так.

Давняя история

30 января 1572 года. Лост Акр

Наступил день казни.

Сэр Роберт Оксенбридж шагал во главе колонны вместе с Губертом Финчем. Уинтер, который не прекращал искать во всем свое божественное предназначение, шествовал с клеткой, как Спаситель с крестом. За ним следовали мальчики-элевсинцы, теперь уже молодые мужчины, и каждый тоже нес клетку для своего особого наказания. Колонну замыкали вооруженные охранники, готовые к любой внутренней и внешней атаке в этом странном и опасном месте. Ферокс не показывался. На поясе Оксенбриджа висел бархатный мешочек с камнями — сегодня они станут орудиями палача.

Колонна молча пробиралась сквозь траву.

Сликстоун отказывался мириться с мыслью о забвении, с tabula rasa, с тем, что он вскоре потеряет и речь, и опыт, и знания, с тем, что превратится в бессловесного младенца. Неужели эти идиоты не видели разницы между стиранием памяти у оборванцев ради научных достижений и стиранием воспоминаний у избранных? Те и другие так отличались друг от друга, что к ним нельзя было применять одинаковые законы и этические нормы.

Шедший рядом с ним мужчина среднего возраста, судя по манерам и платью, обладавший высоким статусом, нес на плече блок для подъема груза. Сликстоун с напускной храбростью спросил:

— И какую же роль в этой компании играете вы?

— Я проектирую. — Мужчина бросил на него осуждающий взгляд, как бы говоривший: «Но не те дьявольские вещи, которые изобретали вы».

— Оружие? Игры? Рыбацкие сети?

— Дома. Я строю дома, изысканные и богато украшенные. На этих руинах появится город.

— А имя у вас есть?

— Ты его все равно не запомнишь, верно?

— Примите это за комплимент, господин строитель: ваше имя станет последним новым фактом в моей копилке, прежде чем ее вытрясут.

Мужчина помедлил — не сумеют ли эти звери достать его из могилы или даже из забвения? Затем он вспомнил их жертв — чудовищных мутантов — и то, как солдатам пришлось положить конец их страданиями. Секта Уинтера и без того нагнала слишком много страха на невинных. Он не станет еще одной их жертвой.

— Бантер, — произнес он. — Перегрин Бантер.

В этот момент на горизонте показалось дерево. Сликстоун вспомнил все труды, которые совершались под ним, — столько искусной работы, и все это закончится ничем стараниями законопослушных тупиц.

Возмездие.

Сэр Роберт Оксенбридж повидал много казней на своем веку, такова уж эпоха религиозных войн и осад городов. Будучи честным и незлобивым человеком, сам он выносил приговоры только в случаях, не оставлявших места милосердию, когда жизнь виновных несла большую угрозу, чем их смерть, и когда закон предписывал действовать со всей строгостью.

Он видел фанатиков на эшафотах и слышал их гневные речи, но никогда еще не видел подобного зрелища — а по-другому это и назвать было нельзя.

Лидеры идут первыми. Это золотое правило действовало как для устрашения, так и с точки зрения рыцарского благородства.

От самого города до белой плиты и точки перехода Уинтер не произнес ни слова, ничего не сказал ни своим тюремщикам, ни своим последователям, которые тащились в хвосте процессии. Он настоял на том, чтобы нести клетку, подобно рабу. Никакого сопротивления он не оказывал. Более того, Уинтер без принуждения вошел в клетку.