Заглянувшие в Бездну

Подняв руку, я ухватился за дверную ручку, повис на ней и толкнул дверь от себя. Дверь распахнулась. С галереи пахнуло ночной прохладой. И запахом, оставшимся после ужина. Баранина, следует признать, удалась местным поварам на славу. Увидев тусклый свет ночников, спрятанных в неглубоких пристенных нишах меж дверей и по углам галереи, я понял, что до этого ковырялся во тьме, на ощупь. А ведь четыре дня назад я обнаружил у себя способность видеть в темноте. Впрочем, это было не самым главным из того, чего я лишился.

Я попытался подняться на ноги. Но стоило мне только встать на колени, как голова вновь закружилась, и я почувствовал сводящую с ума слабость.

Ладно. Хорошо. Идти я не могу. Но это ведь не единственный способ передвижения. Я встал на четвереньки и двинулся вперед.

До лестницы я добрался быстро. А вот спуститься по ней оказалось не так просто. Я переползал со ступени на ступень, цепляясь руками за перила, чтобы не покатиться вниз. Мои колени и локти грохали по ступеням так, что даже странно было, что никто не проснулся и не вышел посмотреть, что это тут происходит.

Наконец я оказался внизу. Тут я снова встал на четвереньки и не обращая внимания на боль в разбитых коленях, уверенно пополз к холодильнику.

Приоткрыв дверцу, я зажмурился от яркого света, ударившего по глазам. Не дожидаясь, когда зрение адаптируется, я сунул руку на нижнюю полку, схватил первый попавшийся гемакон и без сил откинулся на пол.

Я был измучен как никогда в жизни. Все тело болело так, будто я три дня без сна и отдыха, как раб, грузил тяжелые гранитные плиты. А когда надсмотрщикам казалось, что я плохо работаю, они подбегали и били меня палками. Во рту было сухо, как в Сахаре. Горло саднило и жгло так, будто, пытаясь утолить жажду, я в безумии глотал горячий песок. В груди и животе был разлит космический холод. Голова так и вовсе представлялась мне раза в три больше ее нормальных размеров, похожей на огромный, до предела наполненный болью шар, готовый в любую минуту лопнуть. Но зато в руке я сжимал упругий пакет из плотного пластика, наполненный тем, что мне сейчас было нужно больше всего на свете. Снайдеров был прав, когда говорил, что мы сами почувствуем, что нам нужно. Я знал, что мне была необходима именно кровь. Только она была способна погасить огонь, пылающий у меня в горле, унять боль в голове, заполнить пустоту в груди, заставить сердце снова биться ровно, вернуть силу мышцам. Мне требовалась чужая кровь для того, чтобы снова почувствовать себя человеком, а не умирающей развалиной. И мне глубоко наплевать, как меня станут после этого называть: вампиром, кровососом, упырем… Может, есть еще какие другие названия. Мне все равно. Мне нужно только стать самим собой. Точка.

Перевернувшись на спину, я согнул ноги в коленях, уперся пятками в пол и, помогая себе свободной рукой, начал медленно перетекать в сидячее положение. Никогда прежде я не чувствовал отвращения к себе. А сейчас… Мне была отвратительна не боль сама по себе, а беспомощность, которой она оборачивалась.

Наконец мне удалось сесть, привалившись спиной к стенке тихо, полушепотом урчащего холодильника. Из приоткрытой дверцы выползала полоска света, в которую как раз попала моя рука, сжимающая гемакон. На днях я смотрел в Интернете документальный фильм про космическую станцию. В невесомости космонавты мочатся в точно такие же пакеты. Но я был не в космосе. И в моем пакете была кровь, а не моча. Оставалось только как-то исхитриться и залить эту кровь себе в рот.

Вместе с гемаконами вампир Снайдеров, помнится, оставлял еще и трубки с иглами, чтобы с их помощью сцеживать кровь из пакетов. Наверное, они лежали где-то рядом, в холодильнике. Но у меня уже не было сил искать их. Свободной рукой я схватил за запястье ту, в которой держал гемакон и, собравшись с последними силами, рывком подтянул ее к груди. Главное – не выронить пакет. Наклонив голову, я вцепился зубами в угол пакета, сжал изо всех сил и рванул. Почувствовав солоноватый вкус на языке, я обхватил надорванный угол пакета губами и принялся сосать.

Когда кровь попала в горло, потекла по пищеводу и упала в желудок, я испытал ни с чем не сравнимое блаженство. Это была даже не эйфория, а некая возвышенная радость. Мои дух и плоть снова слились воедино и вознеслись к горним высотам. Я чувствовал себя орлом, парящим так высоко в небесах, что с земли я казался крошечной точкой. Я ощущал себя волком, легко бегущим по первому снегу, влекомым пьянящим запахом близкой добычи. Я был зеленым ростком, пробивающимся сквозь влажную землю навстречу солнцу. Я скручивался причудливыми спиралями, обращаясь в дым, выползающий из медленно тлеющего кончика ароматической палочки.

Я был всем в этом мире. И все было мной.

Я откинул голову назад и широко раскрыл рот. Вскинув руку вверх, я сжал в кулаке пластиковый пакет. Широкая струя крови потекла мне в рот. Я не успевал глотать ее. Кровь выплескивалась изо рта, стекала по подбородку, капала на грудь.

Откинув опустевший пакет, я ладонью размазал кровь по груди и животу.

Я наслаждался.