Заговор адмирала

— Все зависит от того, как Хорти отреагирует на введение наших войск. Если он заупрямится, арестовать его прямо в Клейсхайме не получится, придется проводить до Венгрии, а там уже потребуется твое участие. Так что передислоцируешься в Венгрию, как только наши войска вступят туда, и будешь уже ориентироваться на месте. Чтобы не привлекать особого внимания, всю операцию будешь проводить под именем доктора Вольфа, как с Петеном. А потом всё свалим на югославов. Мол, они устроили нападение. Заболтали старику зубы, да и грохнули. Эту операцию прикрытия тоже надо подготовить. Это я поручу Науйоксу. Он по всяким подделкам и переодеваниям большой специалист. Надо быть наготове. Фюрер хочет, чтобы Хорти приехал в Клейсхайм на следующей неделе, так что сам считай, сколько у нас времени. Очень мало. Старик пока ещё поупрямится, но все равно приедет, куда денется, заставят. Так что если не неделя, то две с половиной, три от силы. Сколько времени? — Кальтенбруннер снова взглянул на часы, резко встал, одернув мундир.

Скорцени тоже поднялся.

— Все, поехал, пора, — обергруппенфюрер надел фуражку и взял шинель с белыми обшлагами, лежавшую на соседнем стуле.

— С Науйоксом всё решишь сам, — распорядился он, направляясь к двери. — Оба держите связь со мной.

— Слушаюсь, обергруппенфюрер!

— Хайль Гитлер!

— Хайль.

Бряцнул колокольчик, открылась дверь. Послышался шум отодвигаемых стульев, шаги — охрана последовала за обергруппенфюрером к машине. За окном было слышно, как хлопают дверцы. Прозвучало несколько коротких, плохо различимых команд. Заработали моторы, кортеж Кальтенбруннера отъехал. Скорцени снова сел за стол, достал сигарету из пачки и прикурил.

Неслышно ступая по ковру, подошел кельнер в белоснежной белой рубашке и красной бабочке. В руке он держал круглый серебряный поднос, покрытый белой салфеткой, на которой лежал счет в мягком сафьяновом футляре. Скорцени повернулся, взял счёт и, едва взглянув, положил на поднос очень крупную купюру. Поклонившись, кельнер так же молча удалился.

Отто курил, глядя перед собой и ожидая, пока произведут расчёт. Рассуждения Кальтенбруннера относительно возможного участия Маренн в будущем политическом устройстве Венгрии обеспокоили его. В них имелось рациональное зерно, а главным поводом так предполагать стала нынешняя близость Маренн с шефом Шестого управления.

Отношения Маренн с Шелленбергом вызывали у Отто просто сумасшедшую ревность, в которой не хотелось признаваться даже себе. Но дело было не только в этом. Появилась вполне реальная опасность вовлечения Маренн в большую и рискованную игру по постепенному выведению Венгрии, а затем и Германии из войны, которую, судя по всему, затеял Шелленберг за спиной фюрера, но с молчаливого одобрения Гиммлера. Опасность участия в этой игре для Маренн представлялась реальной, а не выдуманной воспалённым воображением ревнивца. Венгерская авантюра Шелленберга могла закончиться для Маренн не формальным, а реальным заключением в концлагерь и гибелью там.

«Если это так, то какие бы сложности не возникали между нами, мой долг воспрепятствовать этому, — думал Отто, — Маренн должна остаться в стороне, как бы ни закончилась эта война и какая бы судьба ни ждала Германию. Маренн должна остаться живой и невредимой, она и Джилл. Наверняка и Шелленберг озабочен этим, но соблазн слишком велик. Маренн — это та фигура, которая устроит Черчилля, какие бы сомнения до того премьер-министр ни испытывал. Стопроцентный успех на переговорах».

Кельнер снова приблизился. Скорцени повернулся:

— Все в порядке?

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер.

Отто затушил сигарету в пепельнице, убрал сдачу в бумажник, оставив лишь чаевые, а затем подошёл к вешалке, чтобы взять фуражку и шинель. Вдруг он резко повернулся к кельнеру:

— Где у вас телефон?

— Сюда, прошу, — тот услужливо выгнулся, показывая на барную стойку, позади которой на полках выстроились ряды пивных кружек — стеклянных, деревянных, а также металлических с крышками и без.

— Благодарю. — Скорцени направился к стойке, а кельнер кинулся к аппарату, висевшему возле неё на стене, снял трубку и, всё так же изогнувшись, приготовился набрать тот номер, который будет назван. Скорцени жестом отогнал официанта от аппарата, сам взял трубку, набрал номер клиники Шарите. Дежурная медсестра сняла трубку со второго гудка.

— Клиника Шарите, слушаю вас.

— Фрау Сэтерлэнд, пожалуйста, фройляйн. Она не на выезде?

— Нет, фрау сейчас проводит осмотр. Как мне доложить?

— Оберштурмбаннфюрер Скорцени.

— Минуту, господин оберштурмбаннфюрер.

Несколько минут в трубке было тихо.

Повернувшись, Скорцени взглянул в широкое, покрытое сеткой мелких капелек окно ресторана — на улице шел мокрый снег. Было видно, как по тротуару, аккуратно переступая через лужи, чтобы не испортить замшевые башмачки, куда-то спешила миловидная фрау в меховом пальто и шляпке с вуалью. Следом, смешно поджимая лапки, — точно копируя хозяйку, — на поводке бежал стриженый черный пудель с пышными ушами и кисточкой на хвосте.

Наконец Отто услышал в трубке голос медсестры.