Заговор генералов

И наконец, третье — и самое главное, огромное, восклицательное, без малейших разнотолков принятое ими всеми, — это большевизм. «Коммунисты», «марксисты», «социалисты-интернационалисты», «левые циммервальдцы», «пораженцы» — в какой бы стране и как бы их ни называли, но все они олицетворялись в образе одного человека — Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Это он поднял всю Россию на дыбы!..

Подобно «голубым полковникам» в неосмотрительно разогнанных департаменте полиции и корпусе жандармов, в столицах западных стран сразу оценили истинную силу его идей. Именно во Франции и Англии первыми всполошились, когда узнали, что Ульянов-Ленин решил как можно скорее вернуться из Швейцарии в Россию. Приставили филеров. Приготовились: пусть только ступит его нога!.. Предупредили князя Львова: «Ленин — хороший организатор и крайне опасный человек». Но Ленин разрушил все замыслы, вернувшись через Германию. На другой же день после его приезда в Петроград Морис Палеолог отметил:

— Приезд Ленина представляется мне самым опасным испытанием, которому может подвергнуться русская революция.

Каким провидцем был француз!.. В июльские дни дипломатические представители «сестер» решительней всего настаивали на расправе именно с лидером большевиков.

— Настал психологический момент для нанесения окончательного и сокрушительного удара! — сказал сэр Бьюкенен.

— Необходимо арестовать Ленина, обвинить в государственной измене и заранее предопределить приговор! — вторили англичанину сначала сенатор Рут, а затем и посол Френсис.

Их крайнее неудовольствие, по заявлению сэра Бьюкенена, вызвало то, что министр-председатель «не сумел надлежащим образом воспользоваться своими полномочиями, разыскать и арестовать Ленина, применить к нему те же самые меры, какие были применены к его единомышленникам на фронте».

Итак: Временное правительство — Совдепы — Ленин… Генеральные направления политики союзников вполне согласовывались с концепцией самого Савинкова. Но для определения собственной стратегии ему надо было разобраться еще и в кой-каких нюансах. Один из них — трансформация отношения представителей Антанты к «любовнику революции».

В мае, перед своим возвращением в Париж, Морис Палеолог за чашкой кофе сказал Савинкову, как бы инструктируя его на будущее:

— Мсье Керенский более всего соответствует моменту: будучи лишь министром юстиции, он действует как настоящий глава правительства. Как и мой коллега сэр Бьюкенен, я полагаю, что хотя лично он и не вполне симпатичен, но импонирует нам тем, что жаждет удержать Россию в войне и обуздать крайних левых. Остальные члены российского кабинета, к величайшему нашему сожалению, плачевно слабы.

Этот разговор состоялся более двух месяцев назад. А буквально вчера из уст преемника Палеолога, нового своего друга-наставника мсье Нуланса, Савинков услышал нечто противоположное:

— Керенский выдохся. Ситуация в России требует более сильного человека. — И тоже сослался на дуайена дипкорпуса: — Сэр Бьюкенен солидарен со мною. «Керенский почти сыграл свою роль» — вот дословно мнение посла Великобритании.

Это и было сегодня для Савинкова самым важным. Он почувствовал: руки у него развязаны. С младых лет он любил в часы досуга решать кроссворды. Благодаря им исподволь накапливалась энциклопедичность знаний, тренировалась память, вырабатывались последовательность и настойчивость. Казалось бы, мелочь — прямоугольная фигура, по чьей-то прихоти разграфленная на маленькие квадратики. Угадать несколько закодированных понятий вразброд — легче легкого. А последовательно — с первого до последнего номера по горизонтали, а затем с первого до последнего по вертикали? Вот тут и полистаешь словари, справочники, пошевелишь мозгами!.. Борис Викторович приучил себя: должен разгадать от аза до ижицы. В сегодняшней замысловатой фигуре кроссворда оставалась одна незаполненная горизонталь, перекрещивающаяся двумя уже обозначенными вертикальными — семь квадратиков, в которые вписывалось имя: «Сомерсет». Вильям Сомерсет Моэм. Соединяющий имена Бьюкенена и Френсиса. «Скажи, с какою вестью пожаловал ты к нам?..» Это кажется, Сусанин спрашивает у Сабинина. А Сабинин отвечает: «Эх, ребята! Без похмелья нет в Руси пиров честных! И не едет без веселья к шумной свадебке жених!..»

В почте, с утра ожидавшей разбора, оказался удлиненный розовый конверт — такой могла прислать только женщина. Надрезав его, Савинков убедился, что не ошибся. А пробежав округлые строчки, обрадовался, как доброму знамению: Сашенька Короткова уведомляла, что папочка ее отбыл в Москву для участия в каком-то собрании «как реликт российской свободы», а тем часом в Питер прибыл знаменитый английский писатель, давний ее знакомый Вилли Моэм — и она, желая познакомить Вилли с самыми замечательными соотечественниками, приглашает посему завтра на обед «милого Бобби», где и представит его «очаровательному Вилли».

Борис Викторович рассмеялся и даже напел голосом Антониды:

Ряженая ждет!Праздник у ворот!Ждет венец, и пир веселый ждет!..