- Брехня. "Бегал на посылках"! - генералу это категорически не нравилось. - Как-никак отец до хорунжего дослужился, станичным писарем был - соответствует коллежскому секретарю по табели. А ты - "на посылках"!
- Так надо, - мягко урезонил Завойко. - Для пользы дела. - И продолжил: - "Горячее сердце, самостоятельный характер и гордая независимость суждений едва не послужили причиной преждевременного конца военной карьеры Лавра Георгиевича - среди ближайшего начальства за ним установился термин "красный"..."
Корнилов усмехнулся: "Красный!" Ну, щелкопер!.. Хотя в глазах кой-кого он и впрямь едва не революционер: ведь это он по приказу Временного правительства, вступив в должность главнокомандующего Петроградским округом, явился в Царское Село, чтобы объявить императрице Александре Федоровне об аресте, и выдержал ее полный ненависти и презрения взгляд. "Красный!" Истина в том, что он ненавидел императрицу не меньше, чем она его. Генерал Алексеев доверительно сказал Корнилову: разбирая бумаги императрицы, он был весьма озадачен, увидев карту, ту самую, единственный экземпляр, особой государственной секретности, которую он в канун Нового года составил для Николая II перед отъездом царя в столицу в связи с убийством Распутина. Немка! Изменница!.. Теперь Корнилов мог признаться, что не любил и Николая. Не потому, что был против царского строя. Строй хорош, да сам царь оказался плох.
В конце июля, приняв пост главковерха и сразу же начав перестановки в высшем командном составе, он назначил главнокомандующим Юго-Западным фронтом своего давнего сотоварища генерала Деникина. Пригласил в Ставку для откровенного, с глазу на глаз, разговора. Деникин, преданнейший монархист, спросил:
- Что, если Учредительное собрание выскажется за монархию?
- Пойду и подчинюсь, - ответил Корнилов. - Ко мне уже приезжали одни. Носятся с идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича, убийцы Распутина. Предложили участвовать. Я заявил, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. Не достойны они оказались шапки Мономаха. Но если на трон найдется кто-то другой... - Даже в том разговоре он не высказал до конца свою мысль. Заметил лишь: - Нужно бороться. Правительство совершенно бессильно. Эти господа слишком связаны с Советами и ни на что не могут решиться. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?
- В полной мере, - твердо ответил Деникин. "Красный"!.. Он им покажет, какой он "красный"!..
Хотя, кровь-то, она красного цвета...
- "...Александр Суворов и Михаил Скобелев, сражавшиеся на рубежах России в прошлом; Лавр Корнилов - отстаивающий ее теперешние дни... В длинных лучах великого исторического бега мы видим их суровые фигуры... Какое счастье, что такие люди есть еще среди нас!" - закончил на подъеме ординарец.
- Благодарю, - дрогнувшим голосом сказал генерал. Ординарец зарделся от похвалы. Однако тут же перешел к практическим делам.
- На обложке дадим ваш портрет. Где набрать и растиражировать?.. Нужны миллионы и миллионы экземпляров... Ага, есть идея! - Звук "г" он выговаривал по-украински мягко "хга". Глянул на часы: - А теперь позволю отнять у вас еще немного времени: вам надобно принять господина Аладьина. Он уже ждет.
- Кто таков? - строго спросил Корнилов. В списках генералитета он подобной фамилии не припоминал.
- Депутат первой Государственной думы. Был в эмиграции.
Главковерх поморщился, как от кислого.
- Сейчас приехал из Англии, - не дав ему времени возразить, сказал ординарец. - Приехал специально к вам.
Корнилов молча, но с неудовольствием, кивнул. Он не любил иметь дело со шпаками, да к тому же думцами и эмигрантами. Небось тоже из этих, эсеров или анархистов. Хватит с него комиссаров Временного и парочки - Фило-ненко да Савинкова.
Аладьин вошел. Высокий, худощавый. Лысый лоб в обрамлении ниспадающих почти до плеч волос. А глаза маленькие, сидят глубоко, как в норках. Хитрый.
- Здравствуйте, ваше высокопревосходительство! - голос у него был гибкий. - Наконец-то имею счастие!..
Корнилов молча указал ему на кресло. Аладьин покосился в сторону ординарца:
- Хотелось бы, чтобы мы могли остаться одни.
- У меня нет секретов от господина Завойко.
- И все же...
Настойчивость гостя была не по чину. Однако Завойко сам подхватил:
- Столько дел, Лавр Георгиевич! Я побегу!
Никакого секрета предстоящий разговор для ординарца не представлял: с Аладышым Завойко познакомился несколькими днями раньше, и отнюдь не случайно, а теперь посланец Лондона даже и остановился у него на квартире. И эта маленькая сценка была заранее между ними оговорена: пусть Корнилов пребывает в неведении об их взаимоотношениях.
Теперь, когда хозяин кабинета и гость остались одни, Аладьип, прибавив голосу сердечности, произнес:
- Меня, многоуважаемый Лавр Георгиевич, зовут Алексеем Федоровичем. Это так, для будущего... Прежде чем приступить к последующему, хочу просить, чтобы никому не стала известной тема нашего разговора...