Заговор генералов

Еще из Шлиссельбургской крепости Серго удалось списаться с большевиками - членами четвертой Государственной думы - и получать от них кое-какие сведения о том, чем живет партия. Знал он, как повели себя депутаты-большевики, когда была объявлена война. Знал, что всю большевистскую думскую фракцию арестовали, отправили по этапу в Сибирь-матушку... А вот познакомиться с Григорием Ивановичем довелось только здесь. По его громовым речам с трибуны Таврического Серго представлял себе Петровского высоченным мужчиной, этаким Робеспьером. Оказалось - невысок, щупл, моложав. Хотя и много старше, с имени-отчества сразу перешли на "ты": Гриша - Серго.

Вот от кого якутская колония жаждала теперь узнать, какой курс взял Центральный Комитет в вопросе о войне, какие установки дал Владимир Ильич, что реально, а не в извращении правительственных "вестников" происходит в России и во всем мире.

Григорий виделся с Лениным позже, чем Серго, и трижды: в январе тринадцатого года в Кракове - на совещании партийцев-депутатов Думы - с членами ЦК, на сентябрьском совещании того же года в Поронине, и в июле четырнадцатого, перед самой войной, приезжал он к Владимиру Ильичу, беседовал с глазу на глаз... Когда в Думе началось обсуждение военного бюджета, все пятеро депутатов-большевиков во главе с Петровским демонстративно покинули зал Таврического дворца: они выполнили ленинскую директиву.

- В октябре четырнадцатого, буквально за неделю до моего ареста, пришла на квартиру женщина, наша, партийка: "Вот вам письмо из Стокгольма, а вот - туфли". Я удивился: с какой стати такой презент? А она: "Полюбопытствуйте, что под набойками". Сорвал набойки, а в каждом из каблуков - по газетному листу. Первый, возрожденный Ильичей номер "Социал-демократа", а в нем статья "Война и российская социал-демократия". Суть ее вам конечно же известна: превратить войну империалистическую в войну гражданскую. А если подробно и обстоятельно - весь к вашим услугам...

По приговору суда Петровского лишили всех прав и, осудив пожизненно на Сибирь, поначалу отправили в Енисейск, однако потом сочли для такого политически неблагонадежного место содержания чересчур благоприятным и переслали в Якутскую область да еще с предписанием законопатить в самый отдаленный угол - в Средне-Колымск. Но по приезде в Якутск Григорий Иванович заболел. Так и остался в городе. Подыскал работу - был он мастером на все руки: и слесарем, и токарем, и кузнецом.

Серго тоже намеревались заслать еще за семьсот верст на северо-восток, в Вилюйский округ, в "знаменитую" Нюрбу, именовавшуюся "ссылкой в ссылке". Товарищам удалось выхлопотать у местных властей, чтобы определили его фельдшером в село Покровское Западно-Кангаласского улуса. Это всего девяносто верст от Якутска.

Превосходное село. На высоком берегу, над простором реки. Целых пятнадцать дворов. Широкая улица...

Судьба... Он увидел ее в первый свой день на этой главной и единственной улице Покровского. Она шла не одна. Но на спутницу ее он даже не обратил внимания. А ее как увидел - так и остолбенел. Она оглянулась, что-то сказала подруге и засмеялась.

Он тут же узнал: Зинаида Гавриловна Прилуцкая, учительница местной церковноприходской школы.

Пришел в школу прививать детворе оспу. Ребятишки перепугались, того и гляди прыснут из комнаты.

- Ну-ка, храбрецы! Кто из вас боится комаров? Летом здесь пропасть всякого гнуса.

- Не боитесь комаров? Тогда подходи! Укус комара в сто раз больней прививки. А первому - награда! - Он извлек из кармана горсть леденцов.

Учительнице явно понравилось.

Одинокий, неприкаянный, напросился к Агафье Константиновне, матери Зинаиды Гавриловны, "на пансион", а то все всухомятку. Вечерами, после чая, стал засиживаться допоздна. Беседы вел с Агафьей Константиновной, а Зинаида Гавриловна корпела в соседней комнатке над тетрадями. Почему-то ему вспоминалось детство, горная его Гореша над бурливой речонкой и всякая веселая и грустная ерунда.

Несколько дней назад пришел к ним в дом. Урокам давно бы уже и кончиться, а Зинаиды Гавриловны нет.

- Школьную библиотеку разбирает, - понимающе ответила на его молчаливый вопрос мать.

Он отправился в школу.

- Если не прогоните, хочу вам помочь.

- Любите книги?

- Пришлось.

- Как прикажете понимать?

- Когда засаживают в одиночку, на годы, одно и остается - читать.

- И что же почитывали?

- Последний год, в Шлиссельбурге, ну, Льва Толстого, Достоевского, Чернышевского, Герцена, Гончарова, Помяловского, Пушкина конечно же. Ну, Гете, Шекспира, Бальзака, Ибсена, Стендаля, Гауптмана, Джека Лондона... Из наших, современных - Горького, Леонида Андреева, Куприна, Короленко... Ну, еще...

Она весело рассмеялась, сразу сбросив с себя этакую ироничность умудренного жизнью педагога:

- Проучили!.. А Владимир Галактионович, к слову сказать, первую свою повесть, "Сон Макара", в наших краях написал, в Амгинске. Он и учительствовал здесь...

Зинаида Гавриловна сняла с полки книгу, провела по обложке пальцами. Не открывая, прочла:

Никто страны сей безотрадной,

Обширной узников тюрьмы

Не посетит, боясь зимы,

И продолжительной, и хладной.