Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

— Кого нет здесь? — спросил, оборачиваясь, Генрих. В эту минуту Шико вдруг бросился вперед.

— Мне кажется, дядюшка, — сказал он, фамильярно кладя свою руку на плечо короля, — что вы нуждаетесь в каком-либо возбудительном средстве, вам чего-то недостает, чтобы дать толчок вашему уму и остроты вашему вину. Что прикажете предложить вам? Не желаете ли песню? У меня есть для вас редкостные стихи на третью свадьбу герцогини д'Узес, Пантагрюелическая легенда на заточение перед конклавом папы Иоанна и песня на победу сатаны над попом Феагеландом. Если же вам это не по вкусу, то не приказать ли мне моему приятелю Сибло расцеловать розовые губки самых стыдливых из этих дам, начиная с девицы Ториньи, и потом исполнить разные прыжки на этом самом столе, под веселый аккомпанемент стаканов. Или — если вы в веселом настроении духа — не угодно ли вам распорядиться, чтобы мэтр Самсон принес знаменитый кубок, веселые девизы и очень смешные изображения которого обыкновенно доставляют столько удовольствия нашим фрейлинам, извлекают из них такие радостные восклицания, а между тем этот кубок пришелся также по вкусу нашему степенному и мудрому другу Пьеру Бурделлю.

— Кузен Брантом, — сказал, улыбаясь, Генрих, — наш шут клевещет на вас.

— Нет, — возразил со смехом Брантом, — я не боюсь признаться, что кубок, о котором говорит этот бездельник меня немного позабавил, хотя по соображениям благопристойности я должен противиться, чтобы его приносили в настоящем случае.

— Благопристойность! — повторил с насмешкой Шико. — Это слово великолепно звучит в устах аббата де Брантома. Ха! Ха! Ха! Которую из трех наград желаете вы иметь, приятель? Песню, поцелуй или кубок?

— Песню, дружище, — отвечал Генрих, — и чтобы она была подправлена остротами, иначе ты не получишь меду из рук Самсона.

— Остротами? — повторил Шико с комической гримасой. — Мои слова будут острее самого перца.

И с видом импровизатора Шико начал свою песню.

— Большое тебе спасибо, — сказал Генрих, когда шут остановился, скорее для того чтобы перевести дух, чем от невозможности продолжать свою затею, — ты достойно заслужил свой кубок меда, хотя бы уже за одно то, что отдал в своей песне справедливость Эклермонде, которая, как ты верно выразился, затмевает всех. Но, именем Богородицы, господа, не надо забывать Бахуса ради Аполлона. Самсон, подай лучшего кипрского, я предложу тост.

Все стаканы были подняты кверху, все глаза устремлены на короля.

— За здоровье той, которая соединяет в себе все совершенства своего пола! — произнес Генрих, опорожняя стакан. — За здоровье прекрасной Эклермонды.

— За здоровье прекрасной Эклермонды! — повторил каждый гость, чокаясь со своим соседом.

Среди суматохи, произведенной этим тостом, Кричтон вошел в залу. На минуту взгляд его встретился со взглядом Эклермонды, и как ни был быстр этот взгляд, он наполнил их сердца целым роем горестных и страстных ощущений. Между тем Кричтон занял назначенное для него место рядом с Маргаритой Валуа, в то время как разговор продолжался своим чередом.

— Осмелюсь спросить у вашего величества, — сказал Брантом голосом, доказавшим, что выпитое им кипрское вино произвело отчасти свое действие на его мозг, — каковы в точности ваши понятия о красоте. Оценивая по достоинству ясные глаза и косы цвета гиацинта, я не могу (при этих словах он устремил на Маргариту такой же упоенный взгляд, каким был взгляд Септиена на Акмею), говорю я вам, признать их превосходство над глазами черными, как ночь, и над волосами блестящими, как крыло ворона. Без сомнения, оба вида красоты имеют свои совершенства, но, вероятно, вашему величеству неизвестны тридцать свойств, необходимых для совершенства красоты, иначе вы бы никогда не отдали пальму первенства блондинке.

— Ты просто еретик, кузен, — отвечал со смехом король, — но мы сознаемся в нашем неведении относительно твоих «тридцати необходимых свойств». Поведай их нам, и мы увидим, насколько наше мнение сходится с твоим.

— Мне передала их одна красивая донна из Толедо, — отвечал Брантом, — города, изобилующего прелестными женщинами, и хотя мне не случалось, кроме одного раза, — добавил он, снова глядя на Маргариту, — встретить полное собрание таких совершенств, но я могу уверить, что в розницу встречал их все.

— Говори скорее твои тридцать необходимых качеств, кузен! — сказал с нетерпением Генрих.

— Прошу снисхождения у вашего величества, — отвечал скромно аббат. — Я не обладаю поэтическим даром подобно господину Ронсару, — сказал он, начиная стихи, которых мы не станем здесь приводить, не желая оскорблять слуха читателей, но гостями Генриха тирада Брантома была очень хорошо принята, тем более, что она доставляла случай любезникам делать разные прямые и косвенные комплименты своим хорошеньким собеседницам. Генрих также не упустил возможности, которая ему представлялась, исследовать нахальным взором прелести Эклермонды, по мере того как перед ним проходила в стихах Брантома каждая черта красоты.